Орбинавты - [34]

Мануэль, никогда не размышлявший об этих сторонах бытия, подавленно молчал.

— Мне необходимо подумать над тем, что вы сказали, — пробормотал он наконец.

Через несколько дней Мануэль решил, что вполне в состоянии продолжить свой путь. Сказав об этом Хосе Гарделю, он завел разговор о возможности одолжить у него небольшую сумму денег, но Хосе остановил его жестом руки.

— Пожалуйста, давайте продолжим этот разговор завтра, — сказал он.

На следующий день Мануэль получил от него «небольшой подарок на память», включавший в себя полный комплект одежды из лучших тканей, ослепительный меч прекрасной работы, красивый и прочный щит, черного арабского скакуна и увесистый кошелек, набитый увесистыми монетами.

Мануэль не знал, что и сказать.

— Я ваш должник, дорогой сеньор Гардель, — промолвил он, с трудом подбирая слова.

— О нет, дон Мануэль, вы мой гость, — возразил Хосе.

Поняв, что споры бесполезны, Мануэль горячо поблагодарил хозяина, мысленно поклявшись сделать со временем все, чтобы достойно воздать по заслугам этому необыкновенному человеку.

Скакуна в память о Цезаре он назвал Августом. Полдня ездил на нем по городу, после чего всадник и конь полностью привыкли друг к другу.

— Каковы ваши впечатления от Кордовы? — спросил Энрике, сопровождавший Мануэля в этой поездке.

— Город удивительной красоты! — искренне ответил Мануэль. — Даже красочнее и теплее, чем Саламанка[23]. Мавры — замечательные зодчие. От арабесок, украшающих многие здания, просто невозможно оторвать взгляда. Наши северные города намного проще и мрачнее.

— Да, — согласился Энрике. — Но говорят, что Гранада еще красивее. О дворцах Альгамбры рассказывают, что такую волшебную красоту не могли сотворить руки человека. Вы, вероятно, скоро увидите все это своими глазами.

Вечером, перед отъездом в долину Гранады, Алонсо опять спустился во внутренний двор, когда там отдыхал Мануэль. Он сообщил ему, что дом книготорговца Ибрагима Алькади следует искать на улице, примыкающей к рынку Алькайсерия с южной стороны.

И вдруг Мануэль спросил:

— Алонсо, кто сотворил мир: Бог или Люцифер?

Начитанный мориск с интересом взглянул на него.

Алонсо, казалось, удивило, что этот высокий, сероглазый, молодой рыцарь с постоянно падающей на лоб русой прядью может интересоваться чем-то большим, чем ратные подвиги.

— Разве Священное Писание не отвечает на ваш вопрос? — спросил он.

— О да, разумеется. Но ведь и Писание можно истолковать по-разному. Например, некоторые люди когда-то считали, что именно из Евангелия можно сделать вывод о том, что наш мир целиком лежит во зле и, значит, Господь, будучи всеблагим, его не создавал.

— Вероятно, вы имеете в виду катаров? — предположил Алонсо.

— Мм… — замялся Мануэль. Это слово не было ему знакомо.

— Существовало такое религиозное движение. Они были во многих странах. В Южной Франции катары называли себя альбигойцами.

Мануэль вздрогнул. Осведомленность этого странного недавнего мусульманина из Гранады продолжала его удивлять. Неужели это он тоже узнал от знакомых купцов? Да нет, что за глупая мысль! Очевидно, из прочитанных книг.

— Да, я имею в виду альбигойцев, — признался он.

— Не волнуйтесь, я не побегу в инквизицию, — улыбнулся Алонсо. — И уверен, что и вы не побежите, чтобы рассказать о наших с вами беседах.

Мануэль оценил последнюю фразу как выражение доверия.

— Ну а как же мой вопрос? — напомнил он.

— О происхождении этого мира? Почему вы думаете, что мне известен ответ? Или что кому-либо вообще известен ответ?

— Я не жду от вас окончательных вердиктов. Просто буду глубоко признателен, если вы поделитесь тем, что представляется вам достоверным. Как вам самому кажется, кто сотворил этот мир? Всеблагой Господь или Князь тьмы?

— А разве других возможностей нет?

Мануэль задумался. Да, действительно, разве нет иных возможностей?

— Пожалуй, есть. Вы хотите сказать, что этот мир, возможно, вообще никто не создавал?

— Да, это еще одна возможность. Но есть и другие.

— Что-то мне больше ничего в голову не приходит. Очевидно, последствия удара по голове, — попробовал пошутить Мануэль. — А какие еще есть возможности?

— Может быть, этот мир просто нам снится…

Мануэль ожидал чего угодно, но только не этого.

— Снится? — переспросил он. — Нам всем снится одно и то же? Что-то я не слышал о таких снах. Или я вас не понял?

— Почему же всем одно и то же? Подумайте, разве вам и мне сейчас снится одно и то же?

— Нам сейчас вообще ничего не снится, — неуверенно проговорил сбитый с толку Мануэль. Из знакомых ему людей никто не разговаривал так странно и в то же время так интригующе, как его спаситель-мориск. Только, пожалуй, Росарио.

— Но давайте предположим, что вам снится мир и что он кажется вам настолько подлинным, что вам и в голову не приходит, что это сон. И мне тоже снится мир, который кажется мне настоящим. Вас смущает, что мы с вами видим один и тот же мир, и поэтому вы утверждаете, что мир не может быть сном, поскольку сновидения у каждого свои. Я правильно вас понял?

— Да, правильно.

— Но ведь мы с вами вовсе не видим одно и то же.

— Как же нет?! — Мануэлю хотелось рассмеяться, но он боялся обидеть собеседника. — Разве вы не видите это лимонное дерево?