Оранжевый туман - [41]

— Евгений, — представился встречающий. — А ты случайно не Люба Измайлова? — поинтересовался он у девушки, в течение нескольких секунд пристально разглядывая её и морща лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Люба, — подтвердила она, — а Вы меня знаете?

— Не помнишь меня? — усмехнулся он.

— Если честно, не помню. Мы с Вами встречались?

— Я тебя вот такой видел, — он сделал жест рукой, отмеряя примерно метр от земли, — родителей твоих знаю. Я у вас дома почти пару недель отсиживался после Дома Советов. В октябре девяносто третьего.

Теперь Люба начала смутно припоминать парня, который жил у них в квартире, но не могла восстановить в памяти его лицо — в сознании всплывал только категорический запрет отца говорить кому-либо в школе, что у них дома живёт Женя…

— Ладно, пойдёмте, — Евгений сделал неопределённый жест рукой, — устали с дороги?

— Не особенно, — ответил Михаил.

— Зайдём на квартиру или сразу в палаточный лагерь?

— Смотри, ты хозяин, тебе решать.

— Тогда проведу вас по городу, а к вечеру будем устраиваться, — кивнул Евгений, и ребята даже не совсем поняли, какое всё-таки принято решение. Они двинулись к остановке трамвая.

Город бурлил. Это было видно с первых шагов — и по разговорам на улицах, и по надписям на стенах, и по ярким плакатам, которые рвал ветер со столбов и остановок…

— Вот уже и НАТО к нам лезет, — проговорил Евгений, — вот они, результаты оранжевой революции… Молодёжь хоть знает, что у нас творилось в четвёртом году? — спросил он.

— Конечно, — ответил Дима, — следили внимательно. А Вы тогда за кого голосовали, если не секрет?

— В первом туре — за Наталью Витренко, — охотно ответил Женя, — боевая тётка, что и говорить. Её ребят увидите тут у нас. Во втором и третьем — за Януковича. А куда деваться было? Хоть на словах за дружбу с Россией. Весь Юг за него тогда голосовал, что Крым, что наша Одесса. Никого не знаю в моём городе, кто бы за этого урода диоксинового… Эх, — он махнул рукой, — а знаете, у нас в прошлом году пустили слухи, что с января будет с Россией визовый режим…

— Со следующего января? — спросил Дима.

— С этого. В смысле, шестого года. Я же говорю, слухи… Пока обошлось.

Тут Люба внезапно вспомнила об их коротком разговоре в вагоне после пересечения границы.

— Миша, — обратилась она, — помните, Вы в поезде хотели что-то интересное про украинских пограничников рассказать?

— Про украинских пограничников? — он слегка удивился. — В упор не припоминаю. Когда?

— После того, как таможню проехали. Я у Вас ещё спросила, как ДПС расшифровывается.

— Ну конечно, — ответил, вспомнив, Михаил, и в глазах промелькнула хитринка, — не про них, будь они неладны, а про границу российско-украинскую. Граница, скажу я вам, братья-славяне, она только с виду на замке, правда, Жень?

— Рассказывай, рассказывай, раз уж начал, — Евгений усмехнулся.

— Приходилось в этой жизни и мне, и Женьке ходить через эту границу пешком, — продолжил Михаил, — проще говоря, нелегально. В обход.

— И насколько это реально? — Люба, похоже, заинтересовалась всерьёз.

— Вполне, — ответил он, — места только знать надо, а так — ничего сложного. Места на карте покажу. Идёшь себе по лесу и идёшь. Главное — не отдаляться от железной дороги настолько, чтобы по-серьёзному заблудиться. За ночь от города до города без особого напряжения дойти можно.

— А если поймают? Что за это будет?

— Да ничего за это не будет. Там все кому не лень через границу шастают. В самом крайнем случае поставят штамп в паспорт — запретят въезд на Украину на пять лет. Но это если уж очень сильно не повезёт. А так — я ни разу не попадался, да и Женька тоже, да?

— Ага, — кивнул Евгений, — а в том же девяносто третьем я так и уходил. Тогда ещё, правда, хорошо ходили электрички через границу, это сейчас их почти нигде не осталось, может, конечно, на каких-то участках есть — точно не скажу даже… Но трясли на границе тогда уже вовсю. Никто ж ещё не знал, чем всё закончится, наши все прятались… Осень, помню, холодно, середина октября, дождь поганый, — он пустился в воспоминания, — а я в лёгкой куртке, да по грязи, по болотистой — как вспомню, пробирает до костей… Чуть воспаление лёгких не подхватил тогда. Но дошёл-таки, и до дома добрался. А вообще — спасибо твоим, Люба, родителям, что живой. Из Москвы тогда не так просто было выбраться участнику событий, да ещё и с украинским паспортом. Незалэжность, будь она неладна. Мать меня, помнится, похоронила уже — я ж по телефону звонить боялся… Крайний раз звонил третьего утром, когда только всё начиналось. Так, представьте, с третьего октября — и в первый раз домой позвонил с автомата, как границу перешёл, уже с украинской территории, число, кажется, девятнадцатое было. Мобильных тогда не было, ну а я с таксофона, с почтамта, всё, думаю, позади, хохлы искать не будут, больно им надо… Помню, рано пришёл, спросил у прохожих, где главпочтамт, и мёрз ещё на ступеньках, ждал, пока откроется. Заплатил за три минуты межгорода… Да, деньги тогда ещё были — не гривны, а купоны. Фантики с кучей нулей. Хорошо хоть поменяли в Москве немножко, где бы я там обмен валюты в шесть утра искал. Стою у кассы, отсчитываю заплатить за три минуты, а самого прямо таки трясёт… Мать меня уже и не чаяла живым увидеть… Вот оно как бывает. Да вы лучше расскажите, что в Москве творится? Идёт какое движение или всё начисто заглохло?