Оракул - [27]

Он глянул на своего спутника и кивнул.

И они исчезли, словно растворились в ночной тьме.

Сетис остался один. Обливаясь потом, он долго стоял, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Кулаки были крепко стиснуты; он с трудом разогнул налившиеся болью, перемазанные чернилами пальцы.

На ладонях, там, куда впились ногти, пылали крохотные багровые полумесяцы.

* * *

В это самое время сквозь прорези в золотой и огненно-алой маске Мирани внимательно наблюдала за обрядом Окутывания. Теперь от Архона осталась только пустая оболочка. Его кости и кожу наполняла смесь солей и смол, тряпочные тампоны и глина, спрессованные опилки. Вокруг него в сложном, хитроумном танце двигались женщины в синих туниках, их изящные руки поддерживали тело Архона под шею, спину и ноги, плотные полотнища тончайшей ткани слой за слоем укутывали его плечи и руки, грудь и живот. В волосы ему вплетали бусины и амулеты, укладывали между слоями ткани крохотных нефритовых скорпионов. Эти женщины проведут с ним всю ночь, поднимая тело Архона и укладывая его в гробы, счетом девять, один внутри другого, из бумаги, и ляписа, и бронзы, и расписного дерева, из слоновой кости и алебастра, из драгоценного резного нефрита и тонко гравированного серебра. Под конец его уложат в золотой саркофаг, опустят последнюю крышку, и тогда он воистину станет новым существом, роскошным, сверкающим и твердым — настоящим Богом с руками из золота и глазами из бирюзы, а его прежняя сущность будет укрыта под многочисленными оболочками так глубоко, что вскоре забудется.

Интересно, где он сейчас, подумала Мирани. Куда ушли его мечты, его желания, все, что он любил и ненавидел, тысячи мимолетных мыслей, составлявших его жизнь? Остались ли они с Богом? Или каким-то образом передались тому мальчику в Алектро, скрылись в нем, полуосознанные?

Она стояла, держа за ободок бронзовую чашу, и блестящая пустота золотистого сосуда отражала лицо Гласительницы, исподтишка следившей за ней.

Чаша была пуста уже три дня.

Неизвестно, где был Бог, но только не здесь.

Четвертый Дом. Обитель Окутывания

Не бывает тьмы без света. Когда-то я выиграл великую битву с собственной тенью, легендарную битву под материками и океанами. Он бежал, и я преследовал его, и мы до сих пор гоняемся друг за другом по небу. Я люблю его и боюсь его.

Сначала побеждает ночь, потом день.

Но вчера я был побежден какой-то другой силой. Я чувствовал удары, покрылся синяками. Я плакал, и слезы мои были водой. Это удивило меня, я собрал их в пригоршню, и долго смотрел на них, и пробовал на вкус в грязных трещинах кожи.

У них был вкус моря.

Как и предупреждала меня Царица Дождя.

Я попросил ее отыскать меня. Потому что внутри я пустой. Кто-то спрятал меня под многими слоями кожи, костей и мускулов. Кто-то пришел и похитил все мои мечты.

Их окутывает пустыня

По-моему, он сказал — сюда. — Сетис утер пот со лба и обозленно окинул взглядом выжженную солнцем пустыню. Дорога раздваивалась, хотя, быть может, это была всего лишь очередная козья тропа. Было изнуряюще жарко; дрожал раскаленный воздух, на горизонте вставал призрачный мираж — низкие подножия холмов, поросшие приземистыми оливами и кустами терна, над которыми гудели пчелы. Одна тропинка уходила вниз, налево, другая — направо, к холмам. Наверное, им надо держаться правой тропы; пастух, которого они встретили несколько часов назад, предупреждал, что дорога сужается.

Сетис обернулся.

— Да не отставай же ты!

Орфет остался далеко позади: он стоял, прислонившись к большому камню. Сетис заметил, как музыкант украдкой сунул что-то в нагрудную суму. Сетис скрипнул зубами. Он догадывался, что это такое, но понятия не имел, где Орфет раздобыл выпивку. Еду и питье в дорогу покупал отец, и он, Сетис, лично удостоверился, что там нет вина.

Музыкант неуклюже заковылял вперед.

— Думай, что говоришь, бумагомарака. — У Орфета уже слегка заплетался язык.

Сетис быстро шагнул ему навстречу.

— А ну, отдай.

— Что?

— Выпивку.

Орфет широко ухмыльнулся.

— Свою найди!

От злости, жары и усталости у Сетиса мутилось в голове. Что ему делать? Драться?! Но Орфет был намного больше и сильнее. Кроме того, писцы не дерутся. Беда в том, что до Алектро еще долгие часы пути, и, даже если они на правильной дороге, музыкант напьется допьяна задолго до того, как они туда придут. Кроме того, с небом явно творилось что-то неладное...

— Успокойся, — буркнул Орфет. — Мне так лучше думается.

Сетис тяжко зашагал дальше, словно пловец раздвигая плечами невидимые полотнища зноя. Орфет плелся следом.

— Ты уверен, что нам сюда?

— Тропа уходит вверх, верно? Надо перевалить за эти холмы. Ты, вроде бы, говорил, что бывал в Алектро.

— Я везде бывал. Везде играл. Все они одинаковы. Это было много лет назад, когда я был хорош, когда я был лучшим. — Орфет смахнул пьяную слезу. Сетис этого терпеть не мог.

Он кивнул, не сводя глаз с холмов.

— Жаль, что ты там не остался.

Желтизна. Небо медленно наливалось тошнотворной желтизной.

Орфет пропустил колкость мимо ушей. Он брел, понурив голову, и предавался жалости к себе.

— Я ходил по всему Двуземелью, и везде меня встречали с распростертыми объятиями. В любом господском доме, в любом храме. Боже, как я был хорош! Песни приходили ко мне из ниоткуда, я извлекал мелодии прямо из воздуха. У меня было все — женщины, деньги. И я был молод...