Опыты религиозных исследований. Введение в теологию - [21]
Отмеченное здесь Кюннетом обстоятельство чрезвычайно важно: он не может ни отвергнуть воскресение как «надисторическое» событие, находящееся за пределами научного исследования и логики, ни до конца объяснить его понятиями этого мира. С одной стороны, оно, разумеется, в истории — в смысле свидетельств о пустой могиле и воскресшем Христе, с другой же стороны, оно за пределами итории — в том смысле, что это есть действие Божие. Оно лежит за пределами истории только в том понимании, что причина события не находится в этом мире. Таким образом, мы можем сказать, что это Божие действие в истории.
Воскресение и доказательство
Другое направление современной мысли касается природы веры. Эти вопросы ясно обозначены в книге Хайнца Царнта «The Historical Jesus», которая представляет собой обзор некоторых выводов в современных богословских исследованиях. Царнт критикует Бультманна за отрицание истории из-за его богословских предубеждений17. Он считает, что своим отрицанием сохраняет принцип Реформации «только верою», и в этом отношении «Бультманн более прав, нежели вновь пробудившаяся ортодоксия»18. Далее, размышляя о воскресении, Царнт говорит: «Вера содержит внутри себя свою собственную достоверность и не нуждается в чудесах для ее подтверждения». От верующего «ожидается, что он не будет подкреплять свою веру недозволенными гарантиями, то есть тем, что «видимо», но будет следить за тем, чтобы она покоилась на «невидимом» и потому оставалась верой. Он всегда должен быть готов к тому, что все ложные основания веры могут быть разрушены исторической критикой»19. «Всякое желание найти исторические доказательства воскресения противоречит намерениям всех новозаветных свидетелей»20. Христиане «веруют не в свидетельства о воскресении, а в Воскресшего»21.
Такое полное разграничение веры и разума весьма неудовлетворительно. Оно радикально отличается от библейской концепции веры. Ветхий Завет содержит настоятельные советы израильтянам «помнить весь путь, которым Господь Бог ваш вел вас»22; воспоминания о том, что Бог сделал в прошлом, являются основанием для веры в Бога в настоящем. Десять заповедей были даны человеку как изложение Его обязательств, вытекающих из дарованного Богом освобождения: «Я есмь Господь, Бог твой, выведший тебя из земли египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов, кроме Меня…»23; вера и послушание зависят от знания того, что соделал живой Бог. «Вера» же Царнта скорее похожа на легковерие24.
Необходимо поставить вопрос: а что в действительности произойдет с верой, если «все ложные основания» будут разрушены «исторической критикой»? Многие студенты богословия оказались именно в таком положении. Иногда им преподают такое истолкование современной богословской науки, которое подразумевает, что теперь совершенно невозможно верить определенным догматам христианской веры, как, например, догмату о воскресении Христа25. Но нам необходимо видеть существенную разницу между заявлением о том, что «опоры» удалены (то есть, например, что воскресение не может быть доказано), и заявлением о том, что наука, например, опровергла возможность воскресения. Последнее утверждение попросту неверно, тогда как первое — под вопросом. Выступать в защиту веры, не имеющей опор, значит впасть в иррационализм.
Разграничение между верой в рассказы о воскресении и верой в Воскресшего на первый взгляд кажется правдоподобным, однако оно неправомерно. Безусловно, вера опирается на личность, а не на отрезок истории. Но вера в Воскресшего подразумевает веру в Того, Кто воскрес, а это включает исторический факт. Если то, что Он воскрес, не является историческим фактом, то Он — не Воскресший. И наоборот, можно спросить, возможно ли для человека в действительности верить рассказам о воскресении без того, чтобы в результате не уверовать в Воскресшего?
Вероятно, мы можем найти определенный смысл в разграничении Царнта, если рассматривать порознь зарождение и дальнейший рост веры. Вера во Христа как в Воскресшего Спасителя зарождается при чтении «рассказов» о жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа и осмыслении значимости этих рассказов; за верой рассказам следует вера в личность, и это подразумевает установление и развитие личностных отношений между верующим и Христом. Рассказы и тут не теряют значения, поскольку узнать больше о Нем — это один из способов узнать Его лучше, хотя таковое познание Христа углубляется через личностное общение. Как и в чисто человеческих отношениях, знание человека и знание о человеке приобретаются вместе: личностное знание по-прежнему имеет реальное содержание.
Развития понятия веры, описанного Царнтом, мы находим у Тиллиха. Он говорит, что «вера… не имеет определенного содержания. Это просто вера ненаправленная, абсолютная. Она не подлежит определению… Абсолютная вера… лишенная сомнением всякого конкретного содержания, есть, тем не менее, вера»26. Это последняя стадия движения от библейской веры к иррациональности, и это прямой результат отказа допустить связь веры с историей. История же деяний живого Бога — это и основание веры, и гарантия ее рациональности.
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.