Опыты - [7]

Вытащив из кармана прайс-лист «Белого Ветра», я попробовал читать. «SoundBlaster AWE-64». Чёрт возьми…

— Эх, саундбластер, саундбластер… — Вздохнул я и протёр себе гляделку в серый дождливый пейзаж.

1997

Опыт работы

Яркий-яркий свет прямо в морду, и кто-то металлически копошится в моей ноге. Громкий бас:

— Анестезиолог, чёрт возьми! Александр Сергеевич, он у тебя проснулся! Аккуратнее…

На лицо мне падает что-то вроде прозрачного вантуза, и я восхищённо засыпаю.

В следуюший раз я пришёл в себя уже в больничной палате с затейливой трещиной на потолке. Остро медицински пахло, на ум приходило таинственное слово «карболка». Больше на ум не приходило ничего: он болел, голова слегка кружилась, и между ушами назойливо звенело. Я выпростал из-под одеяла правую руку и пощупал лицо: да… Здесь нужен скандиск, антивирус и дефрагментация. Кроме массы ссадин и набитых шишек, я ещё и нос сломал, а на лбу прощупывались швы, равно как и за ухом. Трактор, что ли, по мне проехал? Ну не помню, не помню… Какая уж тут память! Я сел на кровати, зашипев от боли: нет, это определённо был трактор. Левая рука в гипсе, и правая нога — до колена. И рёбра слева болят. Опять поломал рёбра. Ну что это такое: только год с целыми походил! Что же это было?

— О! Очнулся! Как это тебя так угораздило, леопард? — оторвался от газеты сосед у окна. Ха! Если бы я сам знал! Помню — велосипед там был. А леопарда я и вправду сильно напоминал, багрово-зелёного. Большими пятнами марганцовки и зелёнки. Скосив глаза, я попытался глянуть на своё лицо. То, что я увидел, тоже было зелёное. Джунгли зовут.

— Доброе утро. А правда, как это я так?

— Профессиональная травма. — Сказал, входя в палату, невысокий мощный грузин с добрыми глазами. Рука в перманентном гипсовом приветствии. — Скажи им, чтобы оформляли несчастный случай на производстве, будут юлить — настаивай, а то потом намучаешься. Хорошо? — он одной рукой подсмыкнул штаны и сел на вторую кровать у окна. На третьей кровати, справа от меня, лежал благообразный безмолвный старичок с капельницей. Хм-м… Случай на производстве…

— На производстве чего? — тупо спросил я.

— Ну, это тебе лучше знать, на производстве чего под грузовик попадают, — рассудительно изрёк грузин, — потом вспомнишь, по себе знаю. Кстати, меня зовут Малхаз, а это — Михаил Юрьевич.

Михаил Юрьевич поправил очки и чинно кивнул.

— А я Павловский. То есть Лёша. А это кто? — Скосил я глаза на старичка.

— Не знаю, — ответил Малхаз, — давно здесь лежит.

— Так, ну ладно, я здесь осмотрюсь пока. — Заключил я, начав осматриваться.

На тумбочке стояла литровая банка куриного бульона с кусочками мяса. Бабушка! Волнуется, значит. «Доведу я её до инфаркта когда-нибудь. Дурак.» - подумал я, вылавливая ложкой отбрыкивающееся мясо. Мясо было вкусно. Судя по содержимому тумбочки, здесь уже все перебывали. Книжка и шоколадка — это Миша с Таней, потому что книжка — Сэй-Сёнагон. Письмо — это Геннадич, его почерк. А вот кассеты — это точно и неопровержимо Руст, так как плейера он к ним не принёс. А спортивный костюм в ногах — это тоже моя бабушка. Вот это хорошо.

Я с трудом натянул штаны и куртку — сокамерники заинтересованно наблюдали за моими мучениями — и заглянул под кровать. Точно. Утка. Нафиг-нафиг. Пока Бог миловал, а в жизни ещё успею попользоваться. «Лучше синица в руках, чем утка под кроватью.» - Кто же так сказал? Не помню… Вообще, много чего не помню. Короче, утка отпадает, но решение надо искать. Потому что очень надо.

Значит так. Если здесь была моя бабушка, то наверняка она забыла свою трость — есть у неё такая добрая традиция. Я ещё раз тщательно огляделся. В ногах кровати была прислонена палка. Отлично, теперь и по нужде можно было, но чего-то ещё не хватало. Ну конечно! Трубка и табак обнаружились в ящике тумбочки, на трубке было несколько свежих царапин — очевидно, того же происхождения, что и мои многочисленные травмы, а табак — нераспечатанная пачка регулярной «Амфоры». Вот это действительно здорово! Джай Гуру! Это тоже, наверное, Руст постарался.

Я встал и, опершись на палку, запрыгал к двери. Господи, как всё болит! Может, это старость?

— Лёша, ты куда? — Озабоченно спросил Малхаз.

— А сортир где? — Ответил я вопросом на вопрос.

— Направо и прямо.

— Ну и я тогда направо и прямо.

— Сам дойдёшь? — Малхаз всё беспокоился.

— Да куда ж я денусь с этой подводной лодки! — я запрыгал далее.

— Если скачет, жить будет! — Хохотнул из-за кроссворда Михаил Юрьевич. Я мысленно пожелал ему Пятигорскую ссылку и Мартынова какого-нибудь: больно прыгать было.

«Или-в-лоб-шлагбаум-влепит-не-проворный-ин-валид!» — Вертелось в голове в такт шагам. Непроворный инвалид — это я. Лоб тоже мой. Пошатывало. Сестра на посту проводила меня озадаченным взглядом, — ещё бы, такая, небось, рожа! — и несмело окликнула:

— Павловский!

— Я! — подскочил я к ней. Она отшатнулась. На будущее следует учесть, что лицо у меня раскрашено в багрово-зелёный, а ещё там есть швы, синяки и шишки. Неотразимо действует на девушек.

— Ты куда?

— До ветру, а что?

— Так тебя же из кусочков склеили! Позвал бы!

— Да ладно! Не мог бы встать — не встал бы. Да и курить в палате нельзя. — Трубка была зажата у меня в зубах. В дополнение к лицу. Очаровательно меняет произношение.