Опыты - [36]

Глубоко целую,

А.Сухов.

Естественно, после такого проникновенного обращения я немедленно приступил к бритью и, вполне удовлетворительно справившись с пахом и левой ногой, необратимо порезал правую, подкосив таким образом под корень весь наш эксперимент. Хотя, откровенно говоря, я до сих пор не понимаю, почему слегка поцарапанную ногу нельзя оперировать с таким же успехом, как и непоцарапанную. Возможно, у хирургов и существуют на этот счет какие-то высшие антисептические соображения, но моему уму они недоступны. Но как бы то ни было, несмотря на мои благие устремления, меня все-таки оперировали в два приема, из которых, несомненно, большее впечатление на меня произвел первый.

Рано утром меня на каталке привезли в операционную. А надо сказать, что все это мероприятие имело место в мае и погоды стояли чудесные. Операционная находилась на втором этаже, и в ее высокие окна прямо ломилось ярко-синее утреннее небо и обильная свежая зелень цветущих черемух и яблонь. Я заблаговременно предуведомил доктора Сухова, сколько водки я в состоянии выпить, и поэтому с наркозом на этот раз не вышло никаких недоразумений — едва мне ввели в вену какую-то густую коричневую жидкость, как я сразу же погрузился в глубокое сладостное забытье.

Вообще-то я почти никогда не вижу снов (за исключением разве что уже известного читателю случая в отделении лечебного голодания) и уж тем более не припомню, чтобы мне снилось что-то подобное тому, что приснилось под наркозом на операционном столе. Это было какое-то экстатическое, хотя и абсолютно чуждое эротике, видение, в котором я гонялся по цветущему весеннему саду среди яблонь и черемух за прекрасными обнаженными нимфами, глядел на синее небо в просвете зеленых листьев, распевал безумные песни, срывал с себя больничную пижаму и только что не кричал «эвоэ!» Но главное заключалось даже не в этих внешних аксессуарах, а в неведомом мне досель состоянии неописуемой легкости, неизъяснимого блаженства и какого-то невыразимого сумасшедшего вдохновения.

Одним словом, мне и сейчас трудно себе представить, что в это же самое время мне самым безжалостным образом кромсали ногу от паха до ступни, вырывали вены, зашивали разрезы грубыми толстыми веревками и проч.

Не знаю, можно ли однозначно утверждать, что такой волшебный эффект был вызван именно действием введенного мне наркотического препарата (несмотря на все мои старания и дружеские отношения с А.В.Суховым, мне так и не удалось выяснить его название. Почему-то врачи держали это в строгом секрете). И в этой связи провал нашего эксперимента неожиданно сослужил добрую службу, поскольку если бы этот эксперимент было осуществлен, то я бы не имел возможности для сравнительного анализа. Но, к сожалению, во время второй операции, хотя мне ввели тот же самый препарат, я не ощутил ничего похожего на то, что ощутил в первый раз. Впрочем, справедливости ради следует сказать, что я вообще ничего не ощутил — сразу после введения наркотика я полностью отключился и безо всяких сновидений проспал до самого ее конца и еще пару часов сверх того. Так что, вероятней всего, дело не в наркотике или, во всяком случае, не только в нем. Конечно, можно строить различные догадки и предположения относительно природы подобных видений, но, как писала О.Седакова в предисловии к своей уже упоминавшейся на этих страницах «Похвале поэзии», в этом есть опасность разобрать музыкальную шкатулку, которая, быть может, могла бы сыграть что-нибудь еще. Поэтому я усилием воли остановлю здесь свое разгонистое перо. Скажу лишь, что я немного могу вспомнить моментов в своей жизни, когда бы я был так счастлив и блажен, как во время операции на левой ноге.

Этот эпизод оказался настолько ярок, что все остальное мое пребывание в 3-й больнице МПС осталось как бы в его тени. И уж конечно, он не мог не наложить отпечатка на мою успешную работу над сборником «Дожди и реки». Хотя если обобщать мой опыт лежания в больницах, то приходится признать, что в целом клинические больницы не дают мне такого мощного творческого импульса, как больницы психиатрические. Возможно, это в какой-то степени связано с эвристическими особенностями моей личности, а может быть, здесь присутствует и какая-то общая закономерность. Но, безусловно, это тема для гораздо более серьезных и систематических исследований, нежели мои фрагментарные наблюдения. Я же свою задачу вижу лишь в том, чтобы художественными средствами привлечь внимание к этой, на мой взгляд, весьма актуальной проблематике, даже самая поверхностная экстраполяция которой может способствовать осмыслению многих общечеловеческих понятий и ценностей, что, кстати сказать, я уже исподволь пытался делать по ходу моего повествования.

А оно, между тем, приближается к концу. Мне осталось только рассказать, как зимой 1985 года, когда на моем многострадальном афедроне самопроизвольно образовалась не то флегмона, не то что-то еще в этом роде, судьба вновь привела меня в отделение гнойной хирургии, правда, уже не 81-й больницы, а все той же 3-й больницы МПС. Впрочем, особой разницы между этими двумя отделениями я не заметил. Разве что в ведомственной больнице персонал был все-таки малость пообтесанней. Во всяком случае тот молодой хирург, который под местным и довольно слабым обезболиванием вырезал у меня из задницы хороший кусок мяса величиной с ладонь, не только не позволял себе нецензурных выражений, но и в процессе операции беседовал со мной о ренессансе традиций плутовского романа в современной западной литературе, весьма к месту поминая Феликса Круля и Теофила Норта. Причем эта тема, очевидно, настолько его увлекла, что он забыл вставить мне в рану ватные тампоны или вставил их не слишком удачно — так что среди ночи (операция по традиции проводилась поздно вечером) я внезапно проснулся с давно забытым ощущением времен раннего детства, когда со стыдом обнаруживаешь себя лежащим в совершенно мокрой постели. Тем более спросонок и в темноте я не сразу определил, что это была кровь, а не что-то другое. Установив этот факт, я встал, чтобы сходить за дежурной медсестрой, однако, сделав несколько шагов, я потерял сознание, как мне объяснили потом, от потери крови. Громкий звук моего падения разбудил одного из моих соседей по палате, и он оказал мне необходимую помощь.