Опыт словаря нового мышления - [148]

Но минимальное государство при неразвитом гражданском обществе, к тому же пережившем шок гражданской войны, не может справиться с анархическими тенденциями. В то же время деградация политики, необходимость государственного порядка, успешная внешняя война породили гипертрофированное развитие армии. В 1799 г. политический вакуум заполнил Наполеон Бонапарт, восстановив государство и его примат над гражданским обществом. То было окончательное завершение революции.

Франсуа Фюрэ

История Великой французской революции в том виде, в каком она преподавалась во Франции на протяжении XX века, многие годы исходила из двух взаимосвязанных спорных идей.

Первая из них преподносила всю сумму событий, имевших место между 1789 годом и Бонапартом в качестве «буржуазной революции», обеспечившей превращение буржуазии в господствующий класс в государстве и обществе как в объективном смысле (создание условий для утверждения господства буржуазии), так и в субъективном (революция есть продукт стратегии определенного класса). Идея эта не является чисто марксистской, поскольку она была выдвинута либеральными философами и историками Реставрации и уже затем взята и по-своему дополнена Марксом.

Вторая, напротив, была чисто марксистской. Она выдвигала тезис, согласно которому данная буржуазная революция несла в себе зародыш будущей, подлинно освободительной революции пролетариата. Маркс постоянно противопоставлял политическим иллюзиям французов конца XVIII столетия социальную подлинность будущей революции. А когда такая революция, казалось бы, произошла (в 1917 году в России), она наложила отпечаток на всю историю французской революции, тем более что большевики буквально бредили якобинским волюнтаризмом.

Сочетание этих двух идей породило представление о Великой французской революции как о явлении, проникнутом буржуазным духом с 4 августа 1789 года и до принятия Кодекса Наполеона, прерванном кратким периодом «забегания вперед», каким явилась якобинская диктатура (1793). В этом проявилась возможность слияния в одно целое единства и многообразия исторического процесса. Именно это толкование подверглось критике в трудах историков последней четверти нашего века, посвященных Великой французской революции. Критика затрагивала ряд пунктов.

В работе по социальной истории показан «несовершенный» характер французской буржуазии XVIII века. Хотя французская революция носила действительно антиаристократический характер, ее нельзя рассматривать как продукт деятельности общественного класса, являющегося движущей силой ускоренного развития капитализма, которого, кстати, не произошло.

Буржуазия не является более ни единственной, ни даже центральной движущей силой революции. Дворянство сыграло большую роль в ее подготовке, а частично и на начальных этапах, с 1789-го по 1791 год. Активизация народных масс является ключом к пониманию 1793 года. Поведение крестьянства в целом, встретившего революцию с одобрением, характеризуется резкими различиями. И наконец, роль революционного, до 1793 года, и послереволюционного государства не может быть сведена, по-видимому, лишь к логике буружазных интересов. Обращение к идее контрреволюции в попытке объединить все разнородное, что несет в себе революция с ее предполагаемо буржуазным характером, является лишь иллюзией сознания.

Само разнообразие политических форм, порожденных революционными событиями, начиная с замены аристократического общества обществом свободных и разных людей, ведет к тому, что «социальное» толкование французской революции уступает место скорее «токвильской», нежели марксистской постановке вопроса, что открывает широкую дорогу политической уклончивости современной демократии. Это дает возможность вновь обратиться к двум центральным проблемам: к загадке чрезвычайно радикального характера 1989 года во Франции и к причинам деспотического уклона в развитии революции.

Таким образом, в современной историографии французской революции, освобожденной от опеки социально-экономического детерминизма, преобладающее значение приобретает, на мой взгляд, возврат аналитического мышления и исследований к проблемам политики. Противопоставление политических прав и прав социальных, довлевшее над рядом поколений исследователей, отступает на второй план в связи с новым обращением к тому глубокому перелому, каким стало рождение мира независимых индивидов, с превеликим трудом вовлекаемых в какие-либо политические образования.

Октябрьская революция

Марк Ферро

Русские добились в октябре 1917 г. того, чего не добились ни революционеры 1789 г., 1830 г., 1848 г., ни коммунары 1871 г.: одновременного свержения старого режима, уничтожения социального и экономического неравенства и установления народного правительства. Поэтому легко представить себе, что основные творцы такого завершения могли выглядеть как строители «Города Счастья», утопии столь же древней, как и история человечества.

Уничтожив частную собственность на средства производства, изменив условия вступления в брак и обещая всем материальное благополучие, основанное на новой организации труда, эти деятели осветили Восток «лучом надежды». Они утверждали, что достигли успеха благодаря новой науке, марксизму, последовательными воплотителями которого были Ленин и большевики.