«Опыт и понятие революции». Сборник статей - [3]

«На поставленный выше вопрос, кто руководил февральским восстанием, мы можем, следовательно, ответить с достаточной определенностью: сознательные и закаленные рабочие, воспитанные главным образом партией Ленина. Но мы тут же должны прибавить: это руководство оказалось достаточным, чтобы обеспечить победу восстания, но его не хватило на то, чтобы сразу же обеспечить за пролетарским авангардом ведущую роль в революции»[14].

Меланкон идет дальше, так как проанализировал больше документов. С его точки зрения, восстание проходило под руководством вполне определенной подпольной группы эсеров, не афишировавшей впоследствии своего участия.

«У социалистов не было конкретных планов организовать революционные волнения именно 23 февраля и довести их до победы 27 февраля. Но они, как показывают многочисленные свидетельства, дали общую ориентацию на забастовки и демонстрации и указания продолжить их и в случае успеха довести до революции. Прямое и организованное вовлечение социалистов в эти события происходило на каждом этапе. […] Чиновники царя предвидели революцию с прямым участием социалистов. Наша склонность игнорировать их мнения и документы отражает наше, а не их, отсутствие проницательности. Они были правы: произошла революция, примерно такая, которую они и предсказывали… Февральская революция не была спонтанной — по крайней мере не в том смысле, в котором обычно используется это слово»[15].

То, что с точки зрения участников выглядит как стихийное движение, с точки зрения наблюдавшей за ними полиции является результатом долгой организационной работы, так что время революции можно было даже предсказать. Помимо общепсихологической склонности любого деятеля преувеличивать значение обстоятельств, здесь налицо, сначала, беспокойство о том, чтобы организационную деятельность не заметила полиция, а позднее, чтобы после Октября за нее не привлекли к ответственности уже большевики. Но, кроме того, общая народническая установка на стихийность народных масс также имела влияние и на мышление эсеров.

Нам известно, что Ленин продолжал придерживаться «организаторской» теории революции. Однако в июле 1917-го и он предпочел присоединиться к «стихийной» теории июльского восстания с очевидной целью отстраниться от неудачной попытки взять власть. В ответ на это восстание Временное правительство обвинило его и его товарищей в организации мятежа на немецкие деньги и на некоторое время вынудило уйти в подполье. Вопрос: как в этой ситуации получилось, что большевикам все же удалось взять власть в свои руки? Обвинение в немецком финансировании не повредило авторитету Ленина в солдатской и рабочей массе, на которую он опирался. По-видимому, сыграло роль то, что Ленин был интернационалистом, выступавшим от лица всемирного социалистического движения, во имя мировой революции. То есть его связь с европейскими странами сама по себе не была секретом; более того, Ленин был союзником тех, кто внутри Германии в свою очередь хотел революции, направленной против того правительства, которое якобы помогало большевикам. Поэтому обвинение в том, что он «немецкий агент», не то чтобы совсем не работало, но как бы било мимо цели — так как Ленин никогда и не объявлял себя стихийным народным вождем или сугубо национальным лидером. Ясно, что если бы на его месте был сегодняшний политик-революционер, выступающий за национальное освобождение, то он был бы в гораздо большей степени уязвим.

Иными словами, революция и тогда и сейчас ставит нас перед дилеммой «стихийность или сознательность» — или скорее «спонтанность или организация». Спонтанность трудно доказуема, но в какой-то мере необходима и как эффект, и как реальный процесс неконтролируемой эскалации и взаимного заражения людей разворачивающимся событием. Организация же революции по заранее подготовленному плану может выглядеть как путч, лишь инсценирующий стихийность. Ведь группа, осуществляющая восстание, как бы велика она ни была, все равно будет составлять меньшинство (отсюда обвинения российских властей в адрес украинского «Майдана»).

По-видимому, выходом из этой ловушки было бы создание интернационального движения с интернациональными целями, подобно I и II Интернационалу. Но сегодня перспектив такого движения не видно; более того, существующие движения разобщены по своим целям и институциональным структурам. Социальные движения 2011–2012 годов не выдвинули единой повестки и не создали единого координационного комитета. Во-первых, потому что в силу «спонтанности» они были озабочены главным образом локальной ситуацией, «здесь и сейчас» своих стран. А во-вторых, потому что перед этими движениями стояли столь разные цели: антикапитализм в США и Западной Европе; антиавторитаризм в Египте, России, Турции, Гонконге; национальное и религиозное освобождение в Украине или Сирии. Как синтезировать эти цели в единую эмансипаторную программу, никому не было ясно и не ясно теперь. Для синтеза явно недостаточно простого суммирования этих порой взаимно противоречивых программ.

Философия спонтанности в левом движении

Кроме синтеза программ, перед будущими движениями стоит и философская задача. Как мы уже видели, любое подобное движение мечется между полюсами «сознательности» и «стихийности», причем каждый из них при близком рассмотрении неадекватен происходящему. Возможен ли их диалектический синтез? Может ли активное планирование общественного движения, руководство им, сочетаться с творческой свободой его членов и его лавинообразным развитием?