Однако Дерпт — в силу своего географического положения на скрещении главных дорог Прибалтийского края, в двухстах километрах от Риги и лишь в ста тридцати от Петербурга — все же не утратил полностью характера торгового города. Да и мог ли забыть Дерпт, что он был когда-то одним из самых цветущих ганзейских городов? Но как ни мало развита в нем теперь торговля, находится она целиком в германских руках. В общем, местное эстонское население состоит лишь из рабочих и слуг.
Дерпт живописно расположен на холме, возвышающемся на южном берегу реки Эмбах. Длинные улицы соединяют три квартала города. Туристы приезжают осмотреть его обсерваторию, собор в византийском стиле, развалины готической церкви. Не без сожаления покидают они аллеи Дерптского ботанического сада, весьма ценимого знатоками.
В университете, как и среди городского населения, в те годы преобладали германцы. На девятьсот студентов насчитывалось лишь около пятидесяти славян.
Среди последних выделялся Иван Николев. Товарищи признавали его если не вожаком, то во всяком случае своим представителем во всех столкновениях, которые мудрому и осторожному ректору не всегда удавалось предотвратить.
В то время как Карл Иохаузен с группой товарищей прохаживался по двору, обсуждая возможные столкновения на будущем торжестве, другая группа студентов, русских по духу и по рождению, в сторонке совещалась о том же.
Среди этой группы выделялся студент лет восемнадцати, ростом выше среднего, крепкий для своего возраста, с живым и открытым взглядом. У него было красивое лицо, на щеках едва пробивалась бородка, а верхнюю губу уже украшали тонкие усики. При первом же знакомстве молодой человек располагал к себе, несмотря на строгое выражение лица — выражение вдумчивого, трудолюбивого, уже озабоченного мыслью о будущем студента.
Иван Николев кончал второй курс университета. Его легко было узнать уже по одному только сходству с Илькой. Оба они отличались серьезным, рассудительным характером и были полны сознания долга, — особенно Иван, — может быть, в большей степени, чем это свойственно такому юному возрасту. Понятно поэтому то влияние, каким он пользовался среди товарищей благодаря ревностной защите славянского дела.
Его друг Господин происходил из Ревеля, из богатой эстонской семьи. Хотя и на год старше Ивана Николева, он не отличался его серьезностью. Это был молодой человек, более склонный наносить, чем отражать, удары, жадный к развлечениям, увлекающийся спортом. Зато это был душа-парень, искренний друг, и Иван мог всецело положиться на него и на его преданность.
О чем же могли беседовать эти двое молодых людей, как не о празднестве, волновавшем все без различия студенческие корпорации.
По своему обыкновению, Господин давал волю врожденной горячности. Напрасно Иван старался его успокоить.
— Эти германские варвары намереваются не допустить нас на свой банкет!.. — кричал Господин. — Они отказались принять наши взносы, чтобы лишить нас права участвовать в торжестве!.. Вот как! Им стыдно чокнуться с нами бокалами!.. Но последнее слово за нами, и их обед может окончиться еще до десерта!
— Согласен, это бессовестно, — ответил Иван. — Однако стоит ли из-за этого затевать с ними ссору?.. Они заупрямились и хотят праздновать особняком — ну и пусть!.. Давайте и мы отпразднуем сами, без них. Это не помешает нам, дружище Господин, весело осушить бокалы во славу университета!
Но пылкий Господин не хотел и слышать об этом. Допустить такое положение — значило отступить, и он выходил из себя, накаляясь от своих собственных слов.
— Все это весьма разумно, Иван, — возражал он, — ты — воплощенный здравый смысл. Никто не сомневается, что ты столь же умен, как и храбр!.. Но, что касается меня, я вовсе не рассудителен и не хочу таким быть! Я смотрю на поведение Карла Иохаузена и его шайки как на оскорбительный вызов и не потерплю дольше…
— Оставь ты его в покое. Господин, этого немца Карла! — ответил Иван Николаев. — Какое тебе дело до его слов и поступков! Еще несколько месяцев — и оба вы покинете университет, а если когда-нибудь и встретитесь, то вас уже не будет волновать вопрос о национальном происхождении.
— Вполне вероятно, мудрый Нестор! — возразил Господин. — Завидное свойство — так владеть собой!.. Но уехать отсюда, не проучив Карла Иохаузена, как он того заслуживает, — этого я не мог бы себе простить!
— Послушай, — сказал Иван Николев, — пусть хотя бы сегодня зачинщиками будем не мы. Незачем задирать их без повода…
— Без повода?.. — воскликнул пылкий молодой человек. — У меня их десятки тысяч: лица его я не переношу, его поведение меня раздражает, звук его голоса мне противен. А разве не достаточный повод — пренебрежительный взгляд и высокомерный вид, который он на себя напускает? И товарищи еще поощряют его, признавая главой своей корпорации!
— Все это не серьезно. Господин, — заявил Иван Николев, дружески беря товарища под руку. — Покуда с их стороны не будет прямого оскорбления, я не вижу никаких оснований для вызова!.. Вот если они оскорбят нас, будь уверен, дружище, я первый отвечу им!..
— И мы поддержим тебя, Иван! — отозвались окружавшие его молодые люди.
