Опустошитель - [4]

Перемещение тоже происходит не как попало, а всегда вдоль стены в направлении всеобщего движения, по кругу. Это такое же суровое правило, как запрет подниматься больше чем по одному, и его нарушение не сулит ничего хорошего. И это более чем естественно. Потому что, если во имя сокращения пути разрешить беспрепятственно носить лестницы сквозь толпу или даже вдоль стены, но в обоих направлениях, жизнь в цилиндре скоро станет невозможной. Поэтому для переносчиков лестниц предусмотрена вдоль всей стены дорожка шириной около метра. Там же размещаются те, которые ждут своей очереди на подъем и должны избегать вторжения на арену как таковую, стараясь держаться как можно ближе к соседям по очереди и прижиматься спиной к стене, занимая как можно меньше места.

Любопытно отметить, что на дорожке, сидя или стоя спиной к стене, присутствует некоторое количество сидячих. Хотя для лестниц они практически мертвы и создают помехи как для переноски лестниц, так и для ожидания, тем не менее их терпят. Дело в том, что эти своеобразные полумудрецы, среди которых, кстати, представлены все возрасты, внушают тем, кто еще суетится, если не поклонение, то во всяком случае некоторое почтение. Те дорожат этим как почестями, которые им полагаются по праву, и болезненно чувствительны к малейшему недостатку уважения?. Сидячий искатель, на которого наступили, вместо того чтобы через него перешагнуть, может взорваться и перебудоражить весь цилиндр. Равным образом прижимаются к стене и четыре пятых побежденных, как сидя, так и стоя. На этих можно наступить, и они не среагируют.

Наконец, следует отметить, как стараются искатели на арене не вторгаться в пространство, отведенное верхолазам. Если, устав от бесплодных поисков в толпе, они поворачиваются к дорожке, то медленно продвигаются по воображаемой кромке, так и пожирая глазами тех, кто там находится. Их медленный хоровод в направлении, противоположном переносчикам лестниц, создает вторую дорожку, еще более узкую, и в свою очередь большинство искателей ее придерживается. При надлежащем освещении, если смотреть сверху, это похоже на два тонких кольца, вращающихся в противоположных направлениях вокруг кишения в центре.

Из расчета одно тело на квадратный метр получаем ровным счетом двести тел. Тела обоего пола и всех возрастов от старости до малолетства. Грудные младенцы, которые, когда им больше не нужно сосать грудь, ищут глазами, сидя на коленях у старших или на земле, на корточках, в позах, необычных для столь нежного возраста. Другие, немного постарше, передвигаются на четвереньках и ищут под ногами у других тел. Живописная деталь: женщина с седыми волосами, похоже, еще молодая, в забытье притулилась к стене, глаза закрыты, руки машинально прижимают к груди малыша, а тот выгибается и норовит повернуть головку и посмотреть, что там у него за спиной. Но таких, совсем маленьких, очень мало. Никто не смотрит просто так, туда, где никого не может быть. Потупленные или прикрытые глаза означают забытье и принадлежат только побежденным. Эти последние, которых с большой точностью можно было бы пересчитать по пальцам одной руки, не обязательно хранят неподвижность. Они могут блуждать в толпе и никого не видеть. Физически они ничем не отличаются от тел, которые еще упорствуют. Эти последние их узнают и пропускают. Они могут ждать у подножия лестниц, а когда подходит их очередь, забираться в ниши или просто подниматься над землей. Они могут ползать на ощупь по туннелям в поисках неизвестно чего. Но обычно они скованы забытьем, пригвождающим их к одному и тому же месту в одной и той же позе. Чаще всего именно поза, для которой характерна крайняя сутулость как у тех, кто сидит, так и у тех, кто стоит, позволяет отличать их от сидячих искателей, пожирающих глазами каждое проходящее тело, пускай при этом головы их не совершают ни малейшего движения. Эти же сидят или стоят, прижавшись к стене, кроме одного, которого оцепенение застигло прямо на арене, где он стоит посреди беспокойных. Эти последние его узнают и стараются не беспокоить. Они постоянно подвержены резким приступам глазной лихорадки, точно так же, как те, которые, отказавшись от лестницы, внезапно снова за нее хватаются. Точно так же справедливо, что в цилиндре то немногое, что возможно там, где ничто не возможно, обращается в ничто и даже в целом менее того, коль скоро у нас принято такое понятие. Вдруг ни с того ни с сего глаза вновь принимаются искать с таким же остервенением, как это было в непредставимый первый день, но потом без какой бы то ни было видимой причины вдруг опять закрываются, а голова падает на грудь. Словно от большой кучи песка, защищенной от ветра, каждые два года по три песчинки убавляют и по две добавляют, коль скоро у нас принято такое понятие. Если у побежденных еще есть куда идти, то что говорить об остальных и каким словом их назвать, кроме красивого слова «искатели». Одни из этой далеко не самой многочисленной категории никогда не останавливаются, разве только чтобы дождаться лестницы или покараулить возле ниши. Другие время от времени ненадолго застывают в неподвижности, не переставая искать глазами. Что касается сидячих искателей, то эти больше не циркулируют, прикинув и рассчитав, что имеют больше шансов, оставаясь на месте, которое себе отвоевали, и если они больше почти не поднимаются в ниши и в туннели, то это потому, что слишком часто поднимались туда напрасно или потому, что у них произошли там слишком неудачные встречи. Возникает вполне разумное искушение видеть в этих последних будущих побежденных и настойчиво требовать и ждать от тех, которые циркулируют без передышки, чтобы рано или поздно все они кончили тем же, чем кончают те, которые иногда останавливаются, а от этих последних равным образом — чтобы они кончили на положении сидячих, а от сидячих — чтобы они превратились в побежденных, а от двухсот побежденных, полученных таким образом, чтобы каждый из них без исключения рано или поздно в свою очередь окончательно превратился из побежденного в настоящего оцепеневшего, застывшего на своем месте и в своей позе. Но если присвоить этим категориям порядковые номера, то опыт показывает, что из первой категории возможно перейти в третью, пропустив вторую, и из первой — в четвертую, пропустив вторую, или третью, или обе из них, а из второй — в четвертую, пропустив третью. И наоборот: изредка, причем каждый раз на все более недолгий срок, не до конца побежденные возвращаются в состояние сидячих, наименее надежные из которых, всегда одни и те же, в свою очередь могут опять поддаться лестничному соблазну, пускай даже по-прежнему не подавая признаков жизни на арене. Но больше никогда не будут неустанно циркулировать те, которые совершают периодические остановки, не переставая одновременно искать глазами. Следовательно, в час начала, непредставимого, как и конец, все, вплоть до грудных младенцев, которые, правда, передвигались на руках у взрослых, блуждали без остановки и передышки, за исключением, естественно, тех, которые уже ждали у подножия лестниц, или караулили, вжавшись в ниши, или застывали в туннелях, чтобы лучше слышать, и блуждали таким образом очень долгое время, которое невозможно выразить в точных цифрах, и только потом первый из них замер в неподвижности, за ним второй и так далее. Но что касается положения вещей на данный момент, если зафиксировать количество тех не сдавшихся, которые неустанно ходят взад и вперед, никогда не давая себе ни малейшей передышки, и тех, которые время от времени делают остановки, и сидячих, и так называемых побежденных, то можно ограничиться утверждением, что на текущий момент, с точностью до одного тела, несмотря на давку и темноту, первые в два раза более многочисленны, чем вторые, которые втрое более многочисленны, чем третьи, которые вчетверо более многочисленны, чем четвертые, то есть на всех про всех пятеро побежденных. Широко представлены родственники и друзья, не говоря о просто знакомых. Давка и темнота затрудняют идентификацию. Приведем в пример только самые близкие родственные отношения — муж и жена не узнают друг друга на расстоянии в два шага. Пускай они даже подойдут друг к другу еще немного ближе, настолько, чтобы быть в состоянии коснуться друг друга, и, не останавливаясь, обменяются взглядом. Если они и припомнят друг друга, со стороны это не заметно. Что бы они ни искали, это явно что-то другое.