Опустошённые души - [13]

На эту перемену в отношениях обратил внимание Николай Николаевич Верстов и как-то раз высказал сожаление.

— О чём же сожалеть-то? — спросил Пётр. — Побыла с нами интеллигенция, пока ясны были пути, а теперь она и сама-то сбилась с пути… Теперь верно самим нам надо искать новые дороженьки…

— Это вы правду сказали, товарищ, — соглашался Николай Николаевич. — Пора рабочим выдвигать интеллигенцию из своей среды. Это будет попрочнее… А то посмотрите — чем теперь занята интеллигенция — «богоискательством» да «богостроительством»… Ведь это же игра в руку реакции…

Когда в тот же вечер Николай Николаевич зашёл в комнату Травина, последний спросил:

— Вы чего так всё интеллигенцию браните?..

— Совершенно правильно…

— А Завьялова вы не считаете интеллигентом?.. Из рабочих? Разумею я…

— Ничуть!.. Какой же это интеллигент!? Приказчик капитала не может быть интеллигентом…

— Ого, здорово сказано!.. А мне кажется, относительно Завьялова вы ошибаетесь… Присмотритесь-ка к нему, ведь это искатель до корня волос… Он в философии ищет разгадку жизни…

— Может быть, но мне важно, что он ищет…

XI

Заслышал Травин голос Завьялова в комнате хозяйки, и ему захотелось повидаться с табельщиком. Постучал в стенку. Вошёл Пётр.

— Что вам, Николай Иваныч?

— Кажется, Завьялов пришёл?

— Он.

— Может быть, вы, товарищ, попросите его зайти ко мне?

— Ведь он вас обеспокоит. Опять завёл свою волынку-то…

— Нет, а вы попросите, — настаивал Травин.

Пришёл Завьялов с улыбкой на раскрасневшемся лице, молча поздоровался, сел на стул близ постели, спросил:

— Всё неможется вам?

— Да-а, скоро конец… О чём вы опять спорили с Петром?

Лицо Завьялова вдруг стало серьёзным.

— Да всё о там же… Пронять мне Петра хочется, чтобы умным человеком был, а он всё своё…

— Что же, вы всё насчёт «не убий» и «око за око» спорите?

— Всё об этом, — рассмеялся Завьялов. — Без работы третий месяц шляется, а всё кричит: «Не убий»… Его давно уже убили, а он всё «не убий»… Смешно мне это! Зову его к нам на завод, а он говорит: «Примите всех своих, тогда пойду»… А если мы не хотим их принимать-то за стачки да за бунты?.. Поди ты вот с ним, с дурьей головой, и потолкуй…

— Это он хорошо делает, — вставил Травин.

— Я знаю, что вы это скажете!.. Ещё бы! Ведь он по интеллигентской указке всю свою жизнь сложил…

— А вы по чьей? — усмехнулся Травин.

— Я?.. Я по своей указке. Захотелось вот мне капиталу служить и служу…

Эта прямота, доходящая до цинизма, с которой говорил Завьялов о своём служении капиталу, всегда раздражала Травина. В таких случаях ему всегда хотелось сказать что-либо неприятное, и он сказал:

— Ведь и мы по желанию отдавали свои силы революции.

— Знаю!.. — воскликнул Завьялов. — Не насильно вас под пули-то сгоняли, а только я и тогда смеялся над вами…

— Почему же?

— А потому — проделывали вы всё это, а не знали, чем вся эта история кончится…

— Как не знали? Мы же верили в успех!.. Без этой веры и жить нельзя…

Завьялов задумался, обвёл глазами комнату и сказал:

— Без веры лучше жить!.. Примерно так: если тебе надо сделать сегодня топорище, то ты его и делай, а сам не думай, что тебе завтра принесут топор… Веры этой не надо, а надо топор иметь… Простой я человек, попросту и говорю… Не знаю, поняли ли вы меня?..

— Понял!

— Ну, поняли, так хорошо. Поняли меня, так и вам можно без веры прожить. Знать надо, а не верить! — выкрикнул он. — Простой народ вон в Бога верит, а не знает, что это за Бог. А ему говорят: «Знать Бога не следует, в него надо только верить»… Так вот и вы со своей революцией — верили в какого-то Бога, а он вас и поднадул… Куда вы шли? А? Куда?..

— Голубчик Завьялов, но разве же вы не знаете, куда мы шли? И для чего?.. Мне же трудно убедить вас…

Травин закашлялся и не докончил фразы.

— Знаю я, что трудно, потому вы и сами не знали…

— Нет, Завьялов, знали!.. Мы знали, что народ должен победить произвол…

— Чем победить? — перебил его Завьялов, и голос его точно треснул.

Не дождавшись ответа, он продолжал:

— Вы только верили в это, а не знали, потому я и смеюсь над вами… Эх, Николай Иванович, не зря я говорю!.. Вы думаете, я всегда был таким буржуем, как вон Пётр меня называет? Не век я такой. А был какой и он же, и нелегальщиной занимался, и книжки читал, и других обучал, чтобы они за горло хватали капиталистов-то. И как и он верил в то, о чём говорили нам интеллигенты. В те времена хуже было… Теперь вон сознательных-то рабочих сколько, только успевай с ними воевать. А тогда нас была кучка и небольшая… Да. Посидел я и в тюрьме целый год, был и в ссылке в Олонецкой губернии… Ни ссылка, ни тюрьма не убили во мне человека-то. И тоже всё верой в хорошее дело жил. А потом люди, которые меня к этой жизни приспособили, они же у меня и веру-то эту убили… Да, может, это и к хорошему. Теперь уж вы меня на веру-то не подденете. Не-ет! Теперь ты мне давай сначала топор, а потом я для него и топорище смастерю…

— Но как же можно так жить? — невольно перебил гостя Травин.

— Как?..

— Да ведь вы ни во что не верите!..

— Как это ни во что?.. Веры в Бога нет, это верно! Начальству тоже не доверяю… Не доверяю и вам, интеллигентам…

— Кому же вы доверяете?..