Опус в красном - [2]

"Я облекаюсь невзначай

Спиралью (улиткой?) внутреннего уха,

Когда душа моя - печаль,

А воля - жёсткая непруха.

Духовный паводок унять

Мне не хватает двух с полтиной

Поворотить сознанье вспять,

Да благодать укрыть плотиной".

Однако, словоохотливость никогда не была моей отличительной чертой, и сознание всегда способно было приютить всего лишь несколько коверканных образов. Несмотря на должность при департаменте, курирующем "прогресс". В какое бы то "вспять" его ни поворачивай. Да вот, поди ж ты...

Коллизия 1: Киновиарх.

а) Недостоверная интерпретация

трагизма опыта обыденного умерщвления.

Киновиарх5 Выгорецкой6 киновии Андрей, сын Денисов7, видывал меня не единожды, всё больше нощно, но бывало и денно. Ежели говорить о времени, имей это хоть малейший резон, то видимся с ним и поныне, ибо время моё суть отверстая река, парить над которой есть сущее удовольствие. Наша туманная твердь - Мать Сыра Земля, преисполнившись щедрости и благодушия, на том витке своего славного веретена снова взялась было выдавать на-гора свои бесценные таинства и недра. Уже в который раз. Не скажу, что прошлые попытки почти насильно всучить людям в руки то, чего они вряд ли достойны были неудачны, но итог известен всем - забвение и нехотя ворошимый ветром прах на потрескавшихся каменных глыбах пирамид, сфинксов, да прочих стоунхенджей. И вот вновь кремниево-песочная жизнь пожелала дать людям что-то ещё, кроме органического питания, заявить о себе, как о вечном партнёре жизненного симбиоза природы, вот, мол, я - сумейте это понять. И, хотя до Silicon Valley8 ещё оставалось добрых три сотни витков, суетливая кривая того, что потом стало именоваться "суммой технологий" уже оторвала своё тощее брюхо от горизонтального болотца и мало-помалу стала загибаться вверх. Печатники и торговцы, поощряемые церковным и государевым оком, всячески потчевали сию ненасытную гидру, ранее не замеченную в стяжательстве. Но наметившаяся мотивация в виде превосходства, да чего уж там говорить - всемирного господства, подстегнула безмозглую тварь получше всякой шпоры или кнута. Коснулось это даже окладистых бород - благочестивых радетелей двуперстия, забравшихся в беломорское подбрюшье к устью негостеприимной Выги. И коснулось оно, надо сказать, самым затейливым образом.

В тот день Семён9, единоутробный брат Андрея, вызвался обозревать на реке выставленные в ночь рыбные садки. Сам по себе факт мало примечательный - ну, отправился мужик за пропитанием себе и своей общежитской братии, о чём тут ещё можно рядить - всё равно, что в нужник зайти - не приключись с ним в дороге одна оказия.

Месяц был молод, утренний морозец крепок, воздух свеж, а желудок пуст. Снежок аппетитно похрустывал под ногами, предвещая скорую добычу от нехитрого промысла. Младшой брательник Семён, русобородый здоровяк с красным от мороза широким простодушным лицом и вечно улыбающимися глазами, в долгополом кафтане, меховых рукавицах, пыжиковой шапке и топором за поясом уверенно пробирался сквозь снежные заносы редкого елового леса, и Выга уже милосердно просматривалась впереди. Оставалось лишь миновать неширокий санный тракт, проложенный между рекой и лесом. В своё время он очертя голову бежал по нему из отеческой деревни Повенец в пустынь вслед за своим не пожелавшим принимать троеперстие и добровольно вступать в духовную кабалу братом.

Что-то не то, ох, не то творилось в его мире тридцати годков от роду. Славными были воздух и хлебец, и запах соснового дымка, и влажное тепло жинкиного тела, и братская любовь, и даже боженька, изредка проглядывающий солнышком сквозь неласковое северное небо, вызывая восторг, сопровождаемый мощной пульсацией крови в сердце - своём личном внутреннем солнце. И всё было молодым и красивым, смотрящимся на свои тридцать лет и ни секундой более. Но отчего-то, в его юном мире уже присутствовал порох, и смертушка всё чаше навещала людской - и не только - род. Да тут и без пороху делов-то понаворочано, мать честнaя! Он ещё помнил, как, будучи в отрочестве, чудом миновал огненного крещения в раскольничьей гaри. Хотя, какое это чудо? Первобытный ужас, обуявший юношу, вынес его на своих колючих крылaх, да на негнущихся ногах, задавших заячьего стрекоча сквозь топкий непролазный карельский сухостой. Поморское благоговение перед смертью не позволяло ему неуважительно думать об этом тревожном таинстве, но, скажите на милость, думал он, неужели же так необходима была добровольная смерть нескольких семей, сгоревших заживо в деревянной избе? Очевидно, говорил он себе, тут были запущены какие-то иные механизмы и причины, а возможно - это есть плата за что-то такое, что неподвластно мне. Говорят, на западе есть чудные машины, будто бы состоящие сплошь из колёс с зубцами, и что, вращаясь, одно колесо заставляет крутиться другое, но уже быстрее или медленнее, в ту или иную сторону. Быть может, погорельцы как раз и попали между таких колёс, вращаемыми неведомыми богами с неведомой целью?

Прозорливый молодой человек. Однако, не следовало бы столь рьяно прикрываться неведомым. Всё-то вам ведомо, дорогие господа, излишний фанатизм и упрямство всему виной, иначе, почему же вы сами не соизволили угореть вместе с этими бедолагами, а предпочли скрываться в лесах и отстраивать наново своё драгоценное общежительство? Ведь жить хорошо, ну, скажите, ведь так? Чувствовать, дышать, харкать кровью, разбивать руки в мозоли, недоедать, обмораживать пальцы и ждать, ждать мучительно, надеяться и даже верить? То-то же.