Оптинские старцы - [49]

«16 января 1909 года. 13-го числа я занимался с батюшкой вечером до 12 часов ночи, а 14-го до 10 часов, а с 10 до 12 часов мы беседовали. Много было сказано, не упомню всего. Но что-то святое, великое, высокое, небесное, божественное мелькнуло в моем уме, сознании во время беседы…

30 января 1909 года. Батюшка во время разговора в первый раз назвал меня своим сотаинником. Я этого не ожидал и не знаю, чем мог это заслужить. Спаси Господи батюшку. Я все более и более начинаю видеть, что батюшка — великий старец.

К сожалению моему, он все чаще и чаще говорит о своей смерти, что дни его «изочтены суть». «Я совершенно один, — говорил как-то батюшка, — а силы слабеют. Мы — я и батюшка Амвросий — все вместе делали, друг друга в скорбях утешали. Приду, да и скажу: «Батюшка, о. Амвросий, тяжело что-то». — «Ну что там тяжело? Теперь все ничего. А вот придут дни…» Да, а теперь-то они и пришли. Монахов много, много хороших, а утешать некому. Теперь я понял, что значит: «Придут дни…»

14 февраля 1910 года. Сейчас пришел от батюшки. Открывал свои помыслы. Сначала сказал свои оплошности, бывшие за день, потом сказал, что иногда приходит помысл, особенно за службой, на правиле, что монашеская жизнь безотрадна: идет день за днем, и главное — ожидать впереди нечего, все те же службы, все та же трапеза и пр. «Это один из самых ядовитых помыслов, — сказал батюшка. — Монах все время должен быть как бы в муках рождения, пока не придет в пору возраста Христова. А пока еще жив наш ветхий человек, он и дает себя знать всякими страстями, тоской, унынием… и что теперь для такого человека отяготительно, то впоследствии для него будет великим утешением, например, хождение к службам и утрене… Вы хорошо сделали, что сказали мне этот помысл, он многих заклевывал, так и уходили из обители».

30 марта 1910 года. Почти целый день писал, но все же урвал время сходить к батюшке. Под конец он сказал мне так: «Смиряйтесь, смиряйтесь. Вся наука, вся мудрость жизни заключается в этих словах: «Смирихся и спасе мя Господь». Смиряйтесь и терпите все. Научитесь смирению и терпению, а в душе мир имейте. Поверьте, у кого в душе мир, тому и на каторге рай».

Многое говорил о. Варсонофий и о приближении дней лютых, до которых он сам не доживет, но ученик его, Николай, доживет.

Скорбью в его сердце отозвалась почетная ссылка старца Варсонофия в 1912 году в Старо-Голутвин монастырь настоятелем. Но это было еще только на чалом скорбей, преддверием того крестного пути, по которому, как предсказывал о. Варсонофий, предстояло пройти будущему старцу.

Через 10 дней после Октябрьского переворота 1917 года манатейный монах Никон (Беляев) был посвящен во священника. Он по-прежнему работал письмоводителем в канцелярии, но уже не монастыря, а сельхозартели «Оптина пустынь», под видом которой еще пыталась держаться обитель. Все невзгоды советской власти о. Никон переносил с великим терпением, зная, что посылаются они для испытания веры и укрепления на крестном пути. Монахов в Оптиной оставалось всего человек пятнадцать, и, чтобы поддержать «артель», приходилось работать так много, что на богослужения часто просто не хватало времени. Каждый день ожидали изгнания, ареста, тюрьмы, ссылки, смерти.

17 сентября 1919 года о. Никон был арестован и без предъявления обвинений заключен в Козельскую тюрьму. Но на этот раз Бог миловал — он вернулся в обитель и стал принимать посетителей, переняв старческую традицию.

О. Никон был мудр и рассудителен не по годам, проповеди его были сильны твердой верой в Бога и Его Промысел, а потому действовали на души слушателей примиряюще с постигшими Россию бедствиями.

В 1923 году, когда и артель была упразднена, а бывший монастырь перешел в ведение «Главнауки» и кал исторический памятник был переименован в Музей «Оптина пустынь», о. Никон продолжал принимать всех нуждающихся в его духовной помощи: стали собираться не в храме, а, как правило, в больничной кухне, там служили и всенощные. О прозорливости его уже и в это время свидетельствуют его духовные чада. Он говорил всегда прикровенно, часто иносказательно. И только когда событие совершалось, человек понимал, что означали притчи о. Никона. Однажды приехала из Гомеля в гости к своим сестрам — шамординским послушницам — молодая девушка, которой о. Никон предсказал скорое замужество. Так оно и случилось. Выйдя замуж, она снова приехала в Оптину, и о. Никон дал ей пять красивых птичек, вырезанных из открыток, — два птенчика и три пташки. Смысл этого подарка стал понятен, когда гостья из Гомеля родила пятерых детей — двух мальчиков и трех девочек.

В конце июля 1924 года о. Никон был вынужден переехать в Козельск. Перед отъездом он произнес проповедь, в которой высказал те простые правила духовной жизни, следуя которым любой христианин в любом месте может спастись: «Постарайтесь очищать свои души исповедью, иметь добрую нравственность и благочестие, приобретите кротость, смирение, молитву, стяжите любовь… В остальном же во всем, во внешности, предадимся воле Божией, ибо воля Божия всегда благая и совершенная. Ни один волос с головы вашей не спадет без воли Божией…»