Оптина пустынь и ее время - [179]

Здесь переживается человекомъ какой–то особенный процессъ внутренняго умиротворешя и самоанализа.

Здесь, мне кажется, впервые, изъ прикованныхъ къ этому месту, распознаютъ «самого себя», свое внутреннее «я», и здесь, у этихъ самыхъ святыхъ келлш, у порога этихъ великихъ воротъ, совершался великш процессъ обновлешя тЬхъ душъ, которыя навсегда оставили здесь свое прежнее, безобразное, уродливое, отвратительное «я» и ушли отсюда совершенно другими людьми.

Не знаю почему, но мне въ этомъ месте, у степь этой обители, сталъ понятенъ великш евангельскш фактъ возрождешя Закхея.

Только здесь я понялъ, какую огромную роль въ человеческой жизни, вообще, и въ православия — въ особенности, играютъ великте подвижники, праведные и святые.

Помимо молитвъ за грешный мiръ, помимо великаго значешя, какъ живой иллюстрацш возможнаго проведешя въ жизнь евангельскихъ истинъ Божественнаго Спасителя мiра, — эти святые, эти подвижники, эти яркте светильники, на нашихъ глазахъ горягще огнемъ Божественной правды, не только они сами, но и ихъ великте уюты, хижины, обители — дороги и неоценимы для насъ темъ, что въ ихъ присутствш, около техъ месть пребывашя великихъ подвижниковъ, которыя иллюстрируютъ и ихъ образъ жизни, и ихъ взгляды и привычки, — какъ яркое зеркало, мгновенно ослепляютъ насъ такимъ лучистымъ светомъ, что на фоне его проектируются сразу все наши отрицательныя стороны, все наши недостатки, весь позоръ и вся неприглядность нашихъ внутреннихъ привязанностей къ мiру и къ похотямъ его.

Какъ Закхей, который влезалъ на дерево, ради простого любопытства, какъ только лишь увидЬлъ Божественнаго Спасителя мiра, — отъ Котораго ему ничего не было нужно, къ Которому привлекали его только лишь слухи о Его великой святости, о Его неземной правде; къ Которому его влекло только лишь одно человеческое желаше подивиться людскому удивлешю, поблагоговеть съ благоговешемъ массы, наконецъ, просто, чтобы самому иметь понятiе, Кто Онъ, Что Онъ, получилось совершенно неожиданное для Закхея; и какъ достаточно было Закхею увидеть это воплощенное смиреше, эту идеальную кротость, чтобы на фоне яркаго света, излучаемаго Имъ, онъ мгновенно увиделъ все свое несовершенство, всю свою греховность, и пораженный всемъ этимъ, мгновенно воскликнулъ: «Господи, половину имешя моего я отдамъ нищимъ, и, если кого чемъ обиделъ, воздамъ вчетверо; а iисусъ сказалъ ему: «нынѣ пришло спасете дому сему» iук. 19, . Точно такой же психологическш процессъ совершился у этихъ скитскихъ стѣнъ и съ душами Гоголя, Кирѣевскаго и др.

И какъ только я узналъ Оптину пустынь, — когда Господь помогъ мнѣ здесь, недостойному, подъ сенью обители этихъ молитвенниковъ–старцевъ, увидать святую правду и смыслъ жизни; когда въ течете нѣсколькихъ дней созерцательнаго многочасового пребывашя здесь, у этихъ неболынихъ по величине, но неограниченныхъ по вмещаемой ими духовности, хибарокь–келлш старцевъ, мне пришлось увидать самому въ себе то, на что у меня раньше никогда не открывались глаза; покаяться самому передъ собой въ самыхъ мелкихъ и въ самыхъ крупныхъ грѣховныхъ дѣяшяхъ, — я сразу разрешилъ ту психологическую загадку, которую ставило передъ моимъ умомъ, какое–то странное, необъяснимое состояше, даже во время моего невѣрiя; которое всегда охватывало мою душу при чтенш высокихъ мѣстъ Божественнаго слова; при трогательной молитве кого–нибудь изъ встречающихся въ храме, въ часовне; при посещеши жилищъ такихъ великихъ подвижниковъ духа, какъ Серафимъ Саровскш чудотворецъ; при встрече съ великими иноками, полными удивительной кротости, какого–то нечеловѣческаго смирешя и любви.

Тотчасъ же по прибытия, какъ только я узналъ о томъ, что въ Оптиной старчествуютъ три старца: Феодосш (скитоначальникъ), о. Нектарш и о. Анатолш, я рѣшилъ, прежде всего, отправиться къ о. Феодоаю.

Какъ я сказалъ уже выше, прiемъ старцами мужского элемента производится извнутри скита. Я вошелъ въ святыя ворота, отворилъ ихъ, и предо мной открылась чудная картина роскошнаго, обильнаго цветами сада, которые доходили своимъ ростомъ до полнаго роста человека, и насыщали воздухъ такимъ ароматомъ, что можно забыть въ буквальномъ смысле слова все окружающее.

Прямо противъ меня стояла небольшая деревянная, но чрезвычайно своеобразной архитектуры, церковь — это храмъ Предтечева скита, отличительная особенность котораго заключается въ томъ, что внутри его все решительно сделано изъ дерева, и, какъ говорятъ, самими монахами. Кроме того, все иконы въ церкви не имѣютъ на себе, такъ называемыхъ, ризъ, а открыты всей своей живописью.

По обеимъ сторонамъ дорожки, отъ святыхъ воротъ къ скитской церкви, въ начале ея, на одной стороне — направо келлiя о. Нектарiя, а налево — келлiя скитоначальника, старца Феодоая. Направившись къ последнему, я позвонилъ. Выходить келейникъ и проситъ меня войти. Когда я вошелъ, передо мною былъ длинный, очень чистый корридоръ, увешанный всевозможными текстами изъ Св. Писашя, поученш монахамъ и приходящимъ мiрянамъ. Направо была большая комната. Я вошелъ въ нее. Передшй уголъ наполненъ образами, налево у стены большой, кожанный диванъ, надъ нимъ портреты: большой старца Амвроая, лежащаго на кровати, затемъ Варсонофiя, а дальше различныхъ епископовъ и вообще лицъ известныхъ, какъ въ Оптиной пустыни, такъ и въ другихъ обителяхъ. Черезъ короткш промежутокъ времени, ко мне вошелъ старецъ Феодосш, человекъ высокаго роста, съ очень густыми, съ большой проседью, волосами, съ небольшой бородкой и очень красивыми глубокими, вдумчивыми глазами.