Опрометчивость - [28]

Дежурный охранник у западного входа в Бел-Айр подал им знак рукой, и большой лимузин мягко продолжил свой путь наверх по склону холма к украшенному колоннами большому белокаменному особняку, который был частью замкнутого мира Фитца МакБейна. Молодой мужчина ожидал на широких ступенях входа.

– Добрый день, – сказал он. – Меня зовут Боб Ронсон. Мистер МакБейн пожелал, чтобы я встретил вас в его доме. Я останусь здесь, чтобы позаботиться о самом необходимом, так что, если вы в чем-нибудь нуждаетесь, только дайте мне знать.

Ронсон был одним из нескольких молодых людей на службе у МакБейна. Одновременно и секретарь, и личный ассистент, и дворецкий, он настойчиво стремился пробиться наверх в многоукладной компании МакБейна. Его место было тем единственным, которое МакБейн предлагал только наиболее многообещающим и честолюбивым. Он не тратил времени на подхалимов, осознавая при этом, что после жесткого отбора и естественного отсева оставались именно те, кому он мог доверить частично вести свои сложные дела. Вот почему в его личном окружении не было места для посредственностей.

Белый дом, освещенный солнцем, подкупал спокойствием, и Венеция нашла, что выглядит он по-европейски. Бледные исфаганские ковры покрывали паркет в холле, и единственный бесценный английский пейзаж предавался бессмертной мечте здесь, на калифорнийской стене. Удачно подобранная пара гравированных зеркал отражала вазы с цветами на изысканных столиках, и Венеция инстинктивно нагнула голову, склонясь к бледно-розовым бутонам роз, жадно вдыхая любимый ею аромат.

– Как мило, – прошептала она, стараясь угадать, выбирал ли Фитц МакБейн душистые английские розы для всех своих домов, или они строго соответствовали вкусу молодого мистера Ронсона.

Глаза Индии засветились профессиональным любопытством, когда она пристально осмотрела гостиную, раскинувшуюся во всю ширь дома, заметив на стенах картину Дюфи с видом Ниццы, раннего Писсаро и два пейзажа Клода Моне с лилиями. По ее мнению, без них эта комната опустилась бы в категорию «интерьера в роскошном стиле», хотя не могли не восхищать сочетания цветов кремового и масляно-желтого с оттенками темно-голубого.

– Я должна познакомить мистера МакБейна с Фабрицио Пароли, – заметила она, проходя через сводчатые стеклянные двери на террасу. Полоса скошенного зеленого газона заканчивалась у голубого бассейна, где бесшумный юноша в белой рубашке с короткими рукавами и шортах, держа в руках багор, чистил всегда безупречные глубины. Он представлял собой ожившую картину Хокни.

Ронсон повел их на другую сторону, в белую галерею, которая вмещала разнообразные комнаты и маленький, но хорошо оборудованный гимнастический зал, который, как пояснил юноша, был любимым помещением Фитца МакБейна. Венеция сразу поняла, почему. Это была комната, где можно было снять напряжение, поваляться на огромных черных диванах с книгой, взятой наугад с одной из полок, тянувшихся по стенам. А еще – лежа слушать музыку, воспроизведенную на замечательной аппаратуре, и регулируя громкость по желанию.

– Которая же из них самая-самая у мистера МакБейна? – спросила она Ронсона, пробегая пальцем по заглавиям пластинок, что выстроились в ряд от Баха к Джорджу Бенсонгу, от Вивальди к рок-музыке и от Моцарта к Мотауну.

Боб Ронсон посмотрел с удивлением.

– Мистер МакБейн обычно ставит ту музыку, которая, как он думает, нравится гостям. Я не знаю, что он ставит, когда он один.

Венецию этот ответ удивил. Ведь Морган говорил, что многие женщины стремились занять место в жизни его отца. Мог ли Фитц МакБейн оставаться один? И как же странно присутствовать в доме человека, о котором она только слышала, но даже не знала, как он выглядит. Ей никак не удавалось воскресить в памяти его фотографии, конечно, виденные в газетах. Да, ведь Морган говорил, что он – человек, стремящийся к одиночеству. Он должен быть немного похож на пожилых героев сериала «Даллас», решила она, нечто вроде здорового, средних лет, фермера в деловом костюме.

Индия подняла кий и загнала красный шар в лузу на бильярдном столе, восхищаясь викторианским, отделанным бахромой, абажуром.

– Это – необычайная комната, – объявила она. – Давайте сделаем ее нашей штаб-квартирой, пока мы здесь.

– Я согласна. – Парис плюхнулась на диван. – Она больше других напоминает наш дом.

– Пожалуйста, чувствуйте себя в безопасности, – сказал Ронсон. – Никто не побеспокоит вас здесь. Сейчас, если вы готовы, я покажу вам ваши комнаты. Полагаю, вы хотели бы отдохнуть.

Дородный охранник ожидал их в холле. С револьвером на бедре, он заменил бы парочку тех, что сопровождали их раньше. Значит, их вызывали специально? – хотела знать Парис, когда мужчина с серьезным лицом вежливо сообщил им, что охрана наготове, и дом будет полностью защищен. И пусть не беспокоятся ни о фотографах с телеобъективами, влезающих на деревья, чтобы сделать снимок, ни о телекамерах, ни о сплетниках-репортерах, притаившихся у входов. Его люди позаботятся обо всем.

– Хорошо, это утешает, – заметила Индия. Она понимала, что, например, во время краткого купания в плавательном бассейне могли быть сделаны моментальные снимки и выйти под мерзкими заголовками, вроде – «Дочери Дженни Хавен беспечно плавают в Голливуде в то время, как следствие выносит решение о смерти их матери». Этот мир не брезговал ничем. Следствие начнется послезавтра. С благодарностью к предусмотрительному хозяину, она последовала за сестрами в свое убежище.