Опрометчивость - [26]

Венеция и Индия убеждены, что это несчастный случай, но так ли это на самом деле? А вдруг есть причины, которые могли бы подтолкнуть ее мать к самоубийству? Голливудская мечта рано умерла в Дженни Хавен. Она жила ею, она была ею. Она заработала свои миллионы, но она твердо знала, что все это ложь. Что принес ей успех? Ни мужа, ни спокойной семейной жизни, ни человека, который в ее зрелые годы позаботился бы о ней. Единственной реальностью оставались дети, и ей необходимо было отослать их за многие мили от того образа жизни, который она вела, но в который больше не верила.

Я единственная, кто любил ее больше всех, думала Парис, и единственная, кто физически был всегда дальше всех от нее. Самая старшая из дочерей, она одна хранила тайну от мира в течение ряда лет, поскольку скандал мог бы сломать карьеру Дженни Хавен. В те туманные детские годы Дженни, была ослепительно прекрасной тайной посетительницей, которая приезжала навестить ее на вилле во Франции, где Парис жила вместе со своей «семьей». До тех пор, пока не подросла Индия, а потом Дженни только отбивалась и говорила: «Черт с ними, пусть принимают меня такой, какая я есть, или пусть вообще не принимают». И публика принимала ее связи и неблагоразумные поступки и ее детей как часть мифа. Дженни Хавен не могла заблуждаться.

Мимолетная мысль об отце пришла в голову Парис. Что с ним? Ведь он должен читать газеты, смотреть телевизор с сообщениями о несчастном случае с Дженни… или о самоубийстве. Что он чувствует? Что он все еще помнит? Как мог он забыть? Дженни находилась на вершине успеха и красоты, когда встретила его, молодого авангардного французского кинорежиссера, только что начавшего свой пусть наверх. Это продолжалось недолго – говорила ей Дженни; одна из тех раскаленных добела страстных любовных связей, когда в течение трех месяцев они не могли вынести и минуты, чтобы не быть в поле зрения друг друга, а необходимость в телесном контакте была так непреодолима, что даже на съемочной площадке Дженни врывалась в середину сцены, притворяясь в потребности указаний только для того, чтобы взять его руки и держать их у своих губ, только для того, чтобы ощутить его дыхание на своей щеке; когда не оставалось времени для сна, так как теплые вечера и тихие ночи, и серые парижские рассветы проходили в непрерывном любовном угаре в огромном номере-люкс отеля Ритц.

Нет, ее отец не мог забыть Дженни Хавен, хотя их страсть закончилась так же быстро, как и нахлынула. А когда Дженни узнала, что беременна, то решила, что ее ребенок никак не связан с ее чувствами к его отцу. Он был только ее, и она должна воспитать его сама.

Парис вдруг как живую увидела Дженни, вот они вдвоем прогуливаются, взявшись за руки, около Люцернского озера в ясный швейцарский осенний день, который золотил прекрасные волосы ее матери лимонно-желтым светом. А Дженни рассказывала ей историю ее отца. Парис тогда исполнилось восемнадцать, и она впервые узнала его имя. Внезапное осознание того, что ее отец был международной знаменитостью, известной не только своей работой в кино, но и репутацией создателя звезд из непрерывного ряда достигших брачного возраста красивых молодых девушек с пухлыми губами и нахальными грудями, взъерошенными гривами волос и глазами, бросающими вызов мужчинам, человеком, чьи картины она и ее школьные друзья воспринимали как смутные эротические фантазии подростка – знание это повергло ее в долгое молчание. Дженни посмотрела на нее с беспокойством.

– Может быть, я не должна была называть его имя? – спросила она подавленно, – но тебе восемнадцать, Парис. Ты никогда не спрашивала меня о нем с семи лет. Но однажды ты все равно захотела бы узнать, кто он был, и именно я хочу рассказать тебе об этом. Ты – ребенок страсти, Парис, и он никогда не смог бы стать для тебя отцом. А то, что мне приходилось играть роль обоих родителей, обязывало быть лучшей матерью, не так ли? – Ее глаза приобрели задумчивое выражение. Дженни всегда хотела как можно больше любви от своих друзей и любовников, от своих дочерей.

Парис опять беспокойно заворочалась, поудобнее потягиваясь на велюровом сиденье самолета, прикрывая глаза неярким коричневым одеялом. Ее отец сейчас был женат на девушке даже моложе, чем Венеция. Пятая жена в непрерывном ряду достигших брачного возраста звезд; Парис никогда не видела причин разыскать его и дать знать о своем существовании. И сейчас о том, что Дженни умерла, он узнает не от нее. Она останется для него тайной навек.

Опять всплыл в ее памяти Амадео Витрацци, его бронзовое тело, серый шелк, сваленный в кучку на полу.

– Ох, Дженни, Дженни, – простонала Парис, когда слезы в конце концов пришли. – Я подвела тебя, ты не учила своих дочерей делать то, что делала сама, чтобы добиться успеха. Я ведь так похожа на тебя, та же напряженная вера в собственный талант, то же возбуждающее стремление к успеху… та же обжигающая сексуальность. Никогда больше, Дженни, никогда, – поклялась Парис. – Я стану использовать все способы, законные и незаконные, чтобы добиться успеха, но никогда, никогда не буду торговать собой ради успеха.