Опрокинутый горизонт - [50]

– Нет, папа, дело как раз в том, что теперь я выросла. Ты должен вернуться к своим маленьким пациентам, которых ты еще можешь убедить, что их ждет выздоровление, опять изводить персонал больницы, у которых без тебя слишком спокойная жизнь. А главное, ты должен беречь Амелию.

– Не говори глупостей. Ты – моя дочь, ты – на первом месте.

– Глупости говоришь ты. Ты так давно злишься на весь белый свет, с тех самых пор, как тебя покинула мама, что разучился быть счастливым. Что ты пытаешься себе доказать? Что она была женщиной твоей жизни? Была, а потом ее не стало. Докажи мне, что ты сможешь ее пережить, что всегда останешься сильным мужчиной, моим отцом. Позволь Амелии утвердиться в твоей жизни, женись на ней, она хороший человек, она заслуживает тебя, как и ты ее.

Сэм наклонился к Хоуп и надолго припал губами к ее лбу.

– Ты говоришь мне это, потому что умираешь.

– Умоляю, папа, не заставляй меня еще больше походить на маму.

– Ты – вылитая она. Потерять ее дважды выше моих сил.

– Как раз поэтому я и захотела, чтобы мы вместе поужинали. Знаешь, кто еще больше, чем девушка моего возраста, боится, что она умрет от рака? Ее отец. Не могу видеть, как ты, находясь рядом со мной, подпитываешь свой страх. Это постоянно напоминает мне, что я больна, а я хочу все сделать, чтобы забыть об этом на оставшееся мне время. Возвращайся в Сан-Франциско. Когда мне станет по-настоящему худо, Джош тебе позвонит.

* * *

Назавтра Джош и Хоуп проводили Сэма в аэропорт. Прощаясь с ними, Сэм расплакался. Амелия заверила Хоуп, что в последнее время Сэм пускает слезу даже за телесериалом. Она обещала, что весь полет будет поить его водкой и вообще глаз с него не спустит.

Они обнялись крепко, с любовью. Когда Сэм и Амелия скрылись за дверями зоны безопасности, Хоуп облегченно перевела дух. Обняв Джоша, она пылко прошептала: «Наконец-то мы одни!»

12

Шли недели. Барт вел себя относительно спокойно. У Хоуп случались внезапные приступы головной боли и головокружения, но она не желала придавать им значение. Иногда ей становилось страшно, и она кидалась наводить порядок, переставляла мебель или безделушки с барахолки. По вечерам, дождавшись, когда она уснет, Джош возвращался в Центр. Он делал это по ее требованию: она убедила его, что не может спать, слыша, как он в отчаянии расхаживает по квартире. А сон, как утверждал ее отец, лучшее в мире лекарство.

Для Джоша эти моменты уединения были спасением, он черпал в них силы, которые ему порой изменяли.

Люку хватало такта не задавать ему вопросов, выходящих за рамки простой вежливости. На его «Как дела?» он привычно отвечал: «Более-менее». Этим они и ограничивались – из деликатности, а еще из опасения ненароком разбудить Барта.

Однажды ночью головная боль стала нестерпимой, и Хоуп поехала в больницу. Джошу она не дозвонилась: Центр был отрезан от внешнего мира. Пришлось ей набраться храбрости и самой взять такси.

Если я на это способна, думала она, сидя на заднем сиденье, значит, Барту придется еще потрудиться, чтобы со мной справиться.

Джош, вернувшись, нашел записку на сэндвиче, который она ему оставила в холодильнике. Он немедленно позвонил Люку, только что доставившему его домой. Люк развернулся и отвез его в больницу к Хоуп.

В этот раз ее продержали там недолго: она проспала там две ночи, если это можно было назвать сном. Она сопротивлялась врачам, упорно отвергая длительное лечение, ибо длительность теперь была лишена всякого смысла.

Шли недели. Случались моменты пустоты, а порой их накрывала паника. Джош испытывал ужас перед тишиной, потому что в ней прорастали сожаления, похожие на цветы, которые увядают, не успев распуститься. Они подолгу разговаривали, обшаривая чердаки своей жизни, где за пыльными коробками памяти всегда отыскивали сверкающие крупицы счастья.

Хоуп сохраняла улыбку как непременный атрибут достоинства – бесценный раритет в таких обстоятельствах. Даже засыпая, она с ней не расставалась. Улыбка исчезала только глубокой ночью, когда бессонница праздновала победу. И тогда Хоуп казалось, будто она совершенно беззащитна.

Но наутро, стоило ей улыбнуться, жизнь опять входила в свои права.

Сэм прислал Джошу денег, чтобы дочь ни в чем не нуждалась. Джош вернул чек в тот же день, когда получил. Хоуп ни в чем не испытывала недостатка, потому что рядом с ней был он.

Наступил сентябрь, но Хоуп не вернулась к занятиям. Из-за Барта она вынуждена была спать допоздна.

После лекций Джош садился на велосипед и что было сил крутил педали, торопясь к ней. Каждый день они обедали вместе. Если Хоуп чувствовала себя сносно, она садилась боком на багажник велосипеда, и Джош вез ее в город. Они устраивались на террасе какого-нибудь кафе, и Джош передразнивал Флинча, читавшего утром лекцию. Хоуп обожала такие минуты. Обратно они ехали в автобусе, куда Джош втаскивал свой велосипед.

Однажды в октябре Хоуп, у которой все реже появлялся аппетит, захотелось морепродуктов. С некоторых пор ее тянуло на соленое, Барт оказался своеобразным гурманом, об этом следовало помнить и бороться с его капризами.

Джош арендовал машину-универсал. Люк предлагал свой «Камаро», но его салон был маловат, чтобы Хоуп могла по пути прилечь.