Опознание невозможно - [51]

При этих словах Берни Лофгрин кивнул головой и что-то записал в блокнот.

— Металлы? — спросил он.

Карстенштейн ответил:

— Мистер Лофгрин спрашивает об остаточных металлах, обнаруженных на месте пожара, поскольку магний и некоторые другие металлы горят исключительно сильно и часто становятся причиной высокотемпературных пожаров, таких, например, в которых погибли Энрайт и Хейфиц. К сожалению, ответ на ваш вопрос отрицательный. Мы не нашли следов таких металлов ни в останках, ни в наших образцах. — Обращаясь к Лофгрину, он сказал: — Мы сделали рентгеновский флюоресцентный анализ, а также анализ химических пятен, и нам удалось обнаружить какую-то неорганику, которая, скорее всего, использовалась в этом устройстве, хотя первоначально природу катализатора мы установить не сумели.

— Первоначально? — переспросил Болдт, чувствуя, что Карстенштейн приберегает какие-то важные новости о сделанном им открытии. Сержант мог сетовать на профессорский подход к делу Карстенштейна, но он знал, что и Лофгрин страдает этим же недостатком, поэтому давно смирился с тем, что лабораторные ученые давали пространные объяснения, но делали это только один раз. Подробное объяснение позволяло судебным экспертам переходить к другим вопросам и анализам, избегая десятков дополнительных вопросов. Передача информации другим, от вышестоящего начальства до членов жюри присяжных, возлагалась на офицера, ведущего расследование. Именно по этой причине Болдт делал тщательные записи.

— Мы нашли интересные ниточки в этих пожарах, — продолжал Карстенштейн. — Первостепенного внимания заслуживает тот факт, что Энрайт видели входящей в дом непосредственно перед пожаром. Сержант Болдт задал правильный вопрос: почему Энрайт не сумела выбраться из дома?

Ответила Бобби Гейнс:

— Мы полагаем, что она провалилась под пол, в дыру, которую прожег огонь, и, пострадав при падении, не смогла выбраться и погибла в подвале.

— Эта версия имеет право на существование, — дипломатично заметил Карстенштейн, — но она не подтверждается доказательствами. Боюсь, чтобы объяснить подобное падение, мы должны предположить взрыв, что-то такое, отчего пол мгновенно провалился у нее под ногами.

Болдт не мог слушать такой разговор, не дав при этом волю своему воображению. Он живо представил себе Дороти Энрайт, которая проваливается сквозь горящий пол и падает в огонь, полыхающий в подвале. Его ошеломила обреченность ее положения, и на какое-то мгновение он перестал слышать Карстенштейна, ощутив себя Дороти Энрайт — падающей, словно в невесомости, в языки пламени, которые жадно тянулись к ней снизу. Голос Карстенштейна вернул его к реальности.

— У нас нет никаких сообщений о взрыве. Только пожар — разрушительно быстрый, фантастически сильный — столб пурпурного пламени взметнулся высоко в небо. Это горело не дерево. И это не взрыв баллона с газом, который хранился зимой в подвале, чтобы летом жарить шашлыки. Это — неизвестный катализатор, каким-то образом приведенный в действие, может быть, даже дистанционно управляемый по радио. Он так быстро распространился по всему дому, что женщина просто не успела отреагировать. Но особенный интерес представляет то, что я намеревался вам сегодня показать. — Карстенштейн надел латексные перчатки. Он поднял какую-то черную кляксу, и оператор, работавший с камерой, увеличил изображение. — Это найдено вами, мистер Баган, как следует из вашего же отчета.

Сидящие за столом в конференц-зале посмотрели на Нейла Багана. Сейчас он напомнил Болдту одного из тех ребят в школе, которые никогда не присоединялись к остальным, а просто стояли в стороне, наблюдая. Тут же Болдт вспомнил предостережение Дафны о том, что по складу ума пожарные инспекторы имеют много общего с поджигателями — это две стороны одной медали. По этой причине он уделял пристальное внимание и Багану, и Фидлеру: если они расследовали пожары, которые сами же и устроили, Болдту никогда не узнать правды.

Баган сказал:

— Я нашел это выше по улице, неподалеку от дома Хейфиц, рядом с местом, где была припаркована моя машина. На ощупь эта штука была еще теплой, вот я и включил ее в список вещественных доказательств. Но я прикрепил к ней записку, потому что нашел ее очень далеко — за сотню ярдов от места пожара или даже больше.

— Мы считаем эту вещь очень важной, — заявил Карстенштейн, крутя ее в руках. Это был твердый кусок пластмассы размером с большой мяч для гольфа. — Мы подвергли ее рентгеновскому анализу и обнаружили в ней вплавленный кусок проволоки, на основании чего смогли заключить…

— Детонатор, — быстро произнес Берни Лофгрин.

— Именно так. Это его часть. Да, — согласился Карстенштейн. — Разумеется, необходимы дальнейшие исследования, на что может потребоваться месяц или два…

— Месяц? — закричал Болдт. — У нас нет месяца! У нас есть… э-э, информатор, — объяснил он, едва успев сдержать готовое сорваться с языка слово экстрасенс, — и он может располагать информацией, которая указывает на то, что в течение недели готовится новый пожар.

Сообщение Болдта стало неожиданностью и для Карстенштейна, и для Лофгрина, и для Гейнс, и они сидели как громом пораженные. Наконец Карстенштейн пробормотал: