Опороченная (Карнавал соблазнов) - [4]

Она невозмутимо смотрела, как смуглый рыцарь изо всех сил старается, чтобы челюсть у него не отвисла. Оправившись от потрясения, Эйрик напустил на лицо непроницаемую маску, пытаясь разгадать, что стоит за этим невероятным, мягко говоря, предложением.

Ха! Мужчин всегда видно насквозь. Они считают женщин не способными мыслить здраво, в этом-то и состоит их слабость. За последние восемь лет на Идит обрушивался один урок за другим, демонстрируя мужскую власть над женщинами. И все же власть эта не абсолютна, и она стала докой по части того, как их можно перехитрить. Разве не доказала она многократно свою способность править Соколиным Гнездом и продавать товар из своих владений на рынке Йорка — лучший сотовый мед, лучшую медовую брагу, лучшие свечи во всей Нортумбрии?

Идит уязвляло, что пришлось идти на поклон, смирив свою гордость, к красивому, велеречивому лорду Равенширскому. Словно для нее имеет какое-то значение, что его тонкие черты лица способны расплавить сердца всех девушек от Йоркшира до Шотландии! Или что его вкрадчивые речи способны и святую монахиню заставить забыть про обеты. В мужья ей нужен не мужчина как таковой и, уж конечно, не этот скверно одетый ублюдок со своим полуразвалившимся замком, который сейчас глядит на нее свысока и с едва прикрытым недовольством.

Да она готова поклясться духом Святой Бригитты! Ее корчит от отвращения при одной только мысли о брачных узах. Узы! Одно слово чего стоит! Все эти долгие годы она отказывалась становиться узницей любого мужчины.

Но теперь у нее выбора нет. Время истекло. И самое лучшее, что ей оставалось, это пойти на сделку, на наилучшее, из всех возможных, брачное соглашение, которое удовлетворило бы ее вероятного супруга, но позволило бы ей сохранить свободу. Вот только пойдет ли на такую сделку лорд Равенширский?

— Может, мой слух обманывает меня, миледи? Ты и вправду добиваешься моей руки, хочешь выйти за меня замуж? — Когда она кивнула и снова с вызовом вскинула подбородок, он неодобрительно фыркнул. — Не принято выступать в таких случаях самой за себя.

— А кто еще сделает это за меня? Отец умер. Близких у меня нет. — Она пожала плечами. — Неужели ты так держишься за условности и так боишься уронить свое достоинство, что не можешь переговорить с женщиной напрямик?

Эйрик вскинулся от ее насмешливых слов, на скулах заиграли желваки.

— Ты ступаешь на опасную почву, неразумная леди. Пойми меня правильно: я не боюсь никого — ни мужчин, ни женщин. Ты просишь прямого ответа. Что ж, ты его получишь. Скажу тебе без обиняков: мой ответ «нет». Меня не заинтересовало твое брачное предложение.

Идит почувствовала, как от досады у нее вспыхнула жаром шея, а к щекам прилила кровь. И почему она не могла придержать свой язык? Привыкнув иметь дело с ремесленниками и тугодумами крестьянами, она частенько забывала про дипломатию. И теперь ей пришлось попридержать забурлившее раздражение и заставить себя еще раз все обдумать, прежде чем открыть рот.

— Прошу прощения, милорд, за поспешно сорвавшиеся слова. Безотлагательность ситуации заставила меня забыть о сдержанности, но прошу… очень прошу, не отказывай мне, пока не выслушаешь до конца мои условия.

Эйрик подлил себе в кубок эля и стал задумчиво потягивать, разглядывая ее сквозь прищур глаз и явно не находя в ней ни одного из тех качеств, которые он стал бы искать в жене. Это не удивило ее. Вообще она изо всех сил старалась не привлекать к себе похотливых мужских взоров с той самой чреватой катастрофой ошибки, которую сделала восемь лет назад.

— При всем моем к вам уважении, леди, у меня полностью отсутствует интерес к повторному браку. Одного раза было достаточно.

— Навсегда? — удивилась Идит. — Я-то думала, что все мужчины испытывают потребность произвести на свет наследника. Ведь твоя жена не родила тебе сыновей, верно?

Он пожал плечами:

— Наследник у меня брат Тайкир, а передавать но наследству собственную физиономию у меня нет особого желания. — Он с сомнением покачал головой, словно ему на ум пришло что-то важное. — Тем более, что ты уже, кажется, не в том возрасте, чтобы родить ребенка.

— Я? — Его замечание обескуражило Идит. Многие девушки выходят замуж в четырнадцать лет, что верно, то верно, но ведь она прожила всего лишь двадцать пять зим и уж определенно способна еще зачать ребенка. Другое дело, хочет ли она этого. Уж наверняка не от такого грубого чурбана, как он. Не неужели он считает ее старухой?

Аааа! — вдруг поняла Она, дотронувшись до обруча на голове, это ее серебристые волосы ввели его в заблуждение, да еще намеренно просторные одежды, скрывающие ее женственные формы. Какое счастье, что он не мог видеть ее утром, когда она пыталась справиться с длинными кудрями, падавшими до талии, убрать их под плат; пришлось в конце концов прибегнуть к помощи свиного сала, чтобы заставить слушаться всю эту непокорную гриву. Вероятно, свиной жир убрал и золотистый отблеск ее серебряных прядей.

Но затем ее внезапно осенило. Возможно, его ошибка сработает в ее пользу. После отвратительного — нет, катастрофического — знакомства с похотливыми мужскими наклонностями у нее не осталось желания испытать такое еще раз. Молниеносно освоившись с. новой ролью, Идит, смеясь в душе, слегка сгорбила плечи, придала голосу старческую сиплость и уклончиво ответила: