Опороченная (Карнавал соблазнов) - [2]

Кажется, волосы у нее седые, туго зачесанные назад под головной обруч безрадостного коричневого цвета. Ни один завиток не смягчал суровые черты.

Эйрик озадаченно пригладил усы указательным пальцем, потом повторил движение — привычка, проявлявшаяся у него во время глубокой задумчивости или сильного удивления.

— Я и не предполагал, что она такая старая.

— Я тоже.

Оба они с некоторым недоумением глядели на женщину. Та была высокой и худой, если судить по щиколоткам, открывшимся, когда она подняла край подола, чтобы не мести им грязь. Грудь казалась плоской, как поле битвы. Однако самым непривлекательным было ее нахмуренное лицо. Силы небесные! Явилась просить об одолжении, а сама даже не удосужилась как-то смягчить кислое выражение лица.

Эйрик улыбнулся. Что ж, придется поиграть в кошки-мышки с этой невзрачной и высокомерной мышью.

Откашлявшись, она надменно выкрикнула с нижних ступеней помоста:

— С твоего изволения, лорд Равеншир, я желала бы испросить твоей аудиенции по безотлагательному делу.

Безотлагательное дело! Безотлагательное дело! Так все они говорят, когда приходят попрошайничать. Эйрик неохотно кивнул и, взмахом руки подозвав суетившегося поблизости слугу, распорядился, чтобы свиту Идит отвели в сторону и накормили.

— Вероятно, до тебя не доходили письма, которые я отправляла, — начала она напряженным голосом, а ее губы побелели от волнения. Две маленькие складки между бровями говорили о том, что сердитый взгляд никогда не сходит с ее лица. Эйрик едва не расхохотался, осознав, как трудно этой женщине изображать перед ним смирение и покорность, когда она охотнее всего выбранила бы его за недостаток учтивости.

— Я получал твои послания.

Он не пожелал вдаваться в дальнейшие объяснения, и рот у Идит неуверенно открылся, обнажив на удивление белые и ровные для ее возраста зубы. Эйрик пригладил усы и пристальнее вгляделся в нее. Несмотря на морщины, окружавшие глаза и рот, она, пожалуй, была не такой уж старой, какой показалась ему вначале. Кожа на выразительном лице была гладкой, как сливочное масло, в тех местах, где ее не уродовала хмурая гримаса. Жаль, что он не может рассмотреть ее получше: плохое зрение не позволяло ему видеть близкие предметы достаточно четко.

— Ааа! Честный человек. Большая редкость!

— А ты ожидала чего-то другого? Это добродетель, которую я ценю больше других, — честность превыше всего, — отрезал Эйрик, почему-то задетый ее благодушной реакцией.

Его ответ, казалось, ей невероятно понравился — видимо, из-за прямодушного признания в неучтивости.

— Да, в основном я ожидаю встречи с обманом. В своей жизни мне доводилось встречать не так уж и много действительно достойных доверия мужчин.

— Или женщин?

— Или женщин, — согласилась она с легким кивком, беззастенчиво разглядывая его.

Улыбка заиграла в уголках ее губ — тонко очерченных, с нежным пушком у верхней ямки и маленькой, соблазнительной черной родинкой чуть-чуть повыше правого краешка. По правде говоря, женщина не так уж и безобразна, как ему показалось сначала. О, ее нос слишком прям и горделив на его вкус, не говоря уже об упрямом подбородке, но если бы не седые волосы и не похожая на палку от метлы фигура, она вполне могла бы сойти за привлекательную. Вглядевшись пристальнее, он теперь мог понять, почему в юности она считалась красавицей — Серебряной Жемчужиной Нортумбрии.

Рука Эйрика инстинктивно потянулась к усам. Что-то во внешности леди показалось ему странным. Но потом он вспомнил слова Вилфрида про скандал, разразившийся вокруг нее. Она была загадкой, постичь которую ему предстояло. Он улыбнулся себе под нос, предвкушая удовольствие от разгадки ее тайны.

— Позвольте присоединиться к вам?

— Ну разумеется. — Он смутился, будто мальчишка, после ее тихих слов, запоздало напомнивших ему о гостеприимстве. Встав и помогая ей подняться по ступенькам к столу, он отметил, какая тонкая у нее рука под этой грубой дерюгой. Господи, и умудрилась же вырядиться в такие безобразные грязно-ржавые цвета! Ростом она выше среднего, но все же едва достает ему до плеча, отметил он, представляя ее Вилфриду.

Прежде чем сесть, она провела рукой по сиденью стула, несомненно, на случай, если оно в пыли. Черт побери! Он ведь дома всего пару недель, и у него накопились более неотложные заботы, чем разбирательство с нерасторопными слугами. Одно дело, когда Вилфрид грызет его, заставляя раскошелиться на ремонт Равеншира, и совсем другое, когда эта незваная гостья смотрит свысока, задрав свой длинный нос, на него и его окружение.

Схватив пустой кубок, он с ядовитой усмешкой обтер краешек рукавом рубахи, как бы делая уступку ее привередливости. Затем налил ей эля и церемонно протянул, как бы наверстывая этим свои предыдущие прегрешения против хорошего тона. Заметно было, как она усиленно старалась, чтобы их пальцы не соприкоснулись. А когда хлебнула из кубка, нос у нее сморщился от отвращения.

— Вижу, что ты не любишь ни собак, ни эля, — раздраженно заметил он.

— Нет, это не так. Я и к собакам отношусь неплохо, когда они на своем месте, а не в зале или на кухне. А что касается твоего эля, то он ничего, вполне сносный. — Гордый подбородок слегка вскинулся. — Впрочем, я избалована. Я варю лучшую во всей Нортумбрии медовую брагу из собственных сот.