Оперные тайны - [79]

Я ответила, что мне это, как бы помягче сказать, не по зубам, до неё ещё расти и расти. Чекиджян признался, что сначала предлагал роль Абигайль Образцовой. А она отказалась, сказав: «Да меня просто разорвёт, я умру! Но есть одна потрясающая девочка, Люба Казарновская… но не знаю, решится ли она на это. У неё такое piano, такая вокальная линия, такой правильный подход к крупным партиям… Я её слушала в «Травиате», в «Силе судьбы» и поняла, что она справится – послушайте её в Мариинском театре!»

Елена Васильевна сильно увлекалась тогда сопрановым репертуаром и, помню, как-то даже пришла ко мне в театр (Мариинский) на «Травиату» – мол, я хочу попробовать это спеть. Она тогда ещё Тоску хотела записать с Эрмлером! Но у того были Милашкина и Атлантов, и она сказала, что запишет с Жюрайтисом. Что тоже не сложилось. Полагаю, она просто вовремя одумалась. Но в то время в концертах она постоянно пела и Тоску, и Джоконду и частично в этом была права.

Если посмотреть старые клавиры Верди, Доницетти и Беллини – у Пуччини уже не так, – то в них стоит не совсем понятное обозначение голоса voce sfogato. Гарсиа-младший пишет в своей «Школе пения», что это голос с диапазоном в три октавы от фа малой октавы до «фа» третьей, что непросто себе представить.

И при этом должна сохраниться подвижность и красота голоса, он не должен быть сплющенным, плоским. Такой была Полина Виардо, её сестра Мария Малибран. Посмотрите на репертуар Полины: она один день поёт Сомнамбулу, другой день она поёт Церлину, третий день она поёт Фидес в «Пророке» Мейербера, Розину, то есть репертуар, простирающийся, что называется, глубоко и высоко.

И вот Образцова, я думаю, желала попробовать спеть эти партии, написанные для этого voce sfogato. Кстати, и Шарлотта в «Вертере» написана для сопрано. Правда, там Массне транспонировал её на тон выше. Илиана Котрубас её пела и Рената Скотто тоже.

Так вот, Елена Васильевна, скорее всего, посмотрела партию Абигайль и поняла, что она ей, скажем мягко, совсем не по голосу. О чём и сообщила Оганесу Арутюновичу. А он, беседуя со мной, в числе прочего сказал с сильным армянским акцентом: «Ну, я думаю, ви не бюдете спорить с мнением Елены Образцовой». – «Нет, не буду, – сказала я, – я посмотрю партию, но всё же считаю, что это экстремально для меня».

«Но ви панимаете, Люба, что у нас будут такие довольно свэтлие голоса, Гегам Григорян (он тогда пел только лирические партии, немного только lirico spinto. – Л. К), Асмик Папян… ви же знаэте, какой у меня хор, как они поют, и я считаю, что могу оркестр настолько дэржать, что ви будете красиво порхать звуком и очень красиво звучать…»

В конце мая 1986 года «Набукко» был дважды исполнен в Большом зале филармонии. Это было нечто большее, чем просто концертное исполнение первой из великих опер Верди. Это была её фактическая премьера в СССР и в России – единственная постановка 1851 года в Мариинском театре не оставила никакого следа ни в прессе, ни в чьей-то памяти. Премьера – и реабилитация! Потому как в атеистическом государстве по имени СССР, особенно в последние годы его существования, всё связанное с Библией и библейскими персонажами из оборота беспощадно изымалось и вымарывалось.

Один очень знаменитый в те годы баритон Большого театра рассказывал, что в концерте, посвящённом вокальному творчеству Глинки (!), его заставили в известном «Рыцарском романсе» на стихи Кукольника заменить строчку оригинального текста «Иль на щите, иль со щитом / Вернусь к тебе из Палестины» на «Вернусь к тебе в твой край родимый»! Наличествует, мол, некий неконтролируемый политический подтекст – одно из любимых определений советской цензуры. Как говорят люди театра, занавес…

А уж написанный на библейский сюжет «Набукко»… В 1979 году на фирме «Мелодия» вышла запись этой оперы Верди с Ренатой Скотто, Николаем Гяуровым, Маттео Манагу-эррой и Еленой Образцовой – могу себе представить, чего стоило Елене Васильевне «пробить» её… Так вот, в приложенном к комплекту грампластинок изложении содержания оперы слово «иудеи» отсутствовало – в полном соответствии с нигде не объявлявшейся, но реально проводившейся политикой государственного антисемитизма. Иудеев благонамеренно заменили некие «жители Иерусалима»…

А в 1984 году в Москве прошли гастроли Софийской оперы, и болгары сначала предлагали для них блистательный спектакль «Набукко» с находившимися в расцвете сил потрясающими Геной Димитровой и Стояном Поповым. Но из союзного Министерства культуры ответствовали, что «советскому зрителю эта опера крайне неинтересна»(!). И когда на заключительном концерте всё же прозвучал абсолютно запрещённый тогда к исполнению в СССР гениальный хор пленных иудеев «Va, pensiero…», разразился скандал.

Так что атмосферу той премьеры-реабилитации легко себе представить. Хор «Va, pensiero…» оба раза бисировался, а на первом исполнении едва не прозвучал в третий раз! Потом мы поехали в Англию и во Францию, и везде «Набукко» имел огромный успех: мы исполнили его шесть раз, и везде я старалась ни в коей мере не форсировать голос… Впоследствии я ещё раз спела Абигайль в 1996-м, на фестивале Normandie в Шербуре, с французским оркестром и французским хором.