Оперные тайны - [33]

В «Свадьбе Фигаро» арии и речитативы очень динамичны. Они совсем иные, нежели в «Волшебной флейте» или в «Мнимой садовнице». Просто надо уметь голосом, его интонацией, игрой дать почувствовать динамику действия. Как, например, это делал невероятный итальянский певец Уго Бенелли. После обычно купируемой в наших постановках арии Базилио публика аплодировала ему так, как будто он пел арию дона Базилио из «Севильского цирюльника»! Или «Non piu andrai» («Мальчик резвый») – арии Фигаро из финала I акта!

В этой опере каждый номер пронизан хорошо прослеживаемым действием – эту сквозную музыкальную драматургию перенял у Моцарта Вагнер. Но действие двигают в основном речитативы, потому что в них объясняется происходящая интрига.

В Зальцбурге речитативами я занималась с блестящим специалистом по Моцарту Робертом Кетельсоном, ассистентом Риккардо Мути в «Ла Скала».

Мы очень много работали над этим, потому что Моцарт – это движение, это постоянное движение, и всё время хотелось тренировать речитативы secco, где частично даже не соблюдаются паузы.

Похвальное слово ушедшей натуре

И какое же удовольствие я получала от Графини, когда поняла, что не надо быть дородной mater familias, чаще слушать то, что подсказывает твоё внутреннее чутьё! В 1989-м я пела Герберту фон Караяну именно «Dove sono» и «Porgi, amor». Он тогда сказал: «Не терять этот девичий звук ни на секунду!» И предложил мне петь графиню с ним в Зальцбурге. Я и спела, но уже, к сожалению, не с ним. А в его память – под управлением Бернарда Хайтинка.

Это, конечно, не сожаление, а скорее моя большая внутренняя боль. С Караяном мне не довелось спеть ни «Свадьбу Фигаро», ни вердиевский «Реквием», ни H-mollную Мессу Баха. Её со мной должна была записывать болгарка Веселина Казарова. В 1989-м она, только что победившая на конкурсе молодых оперных певцов в Софии, пела со мной прослушивание у Караяна. Казарову рекомендовал Караяну его молодой ассистент Эмил Чакыров. Тоже, к сожалению, вскоре умерший совсем молодым. А Караян сказал, о, эти два голоса будут отлично сливаться! На том диске, который выпускала фирма Sony, должна была быть и С-mollная месса Моцарта с кореянкой Суми Чо.

Но Караян, которому было уже за восемьдесят, вскоре умер. Смерти льва, как водится, давно поджидали шакалы. Вроде Мортье, которого я уже вспоминала. Он делал всё, чтобы стереть память о великом маэстро Герберте фон Караяне.

В Зальцбурге же я должна была петь на Пасхальном фестивале под управлением Леонарда Бернстайна Девятую симфонию Бетховена – с тем же составом, с которым я пела с Даниэлем Баренбоймом «Реквием» Моцарта – Чечилия Бартоли, Ферруччо Фурланетто… Уже было проговорено и подписано всё, что возможно, но осенью 1990-го Бернстайн умер.

Леонард Бернстайн – музыкальный гений, просветитель, педагог, не щадивший себя ни в чём. Крепкий кофе, сигареты, виски, коньяк, бесконечные репетиции, занятия с молодёжью, турне, записи бессонными ночами. Это было именно то, что называется жизнью на износ. И сердце, естественно, не выдержало, просто взорвалось. По той причине, что всё было по-настоящему, без всякой халтуры, тщательно и вдумчиво подготовлено и отточено, всё на все сто процентов качества! Огромная потеря…

С сэром Георгом Шолти мы в Wiener Konzerhaus спели «Фальстафа», и он мне сказал: «Мне очень понравилась ваша Аличе Форд. Я собираюсь записывать «Свадьбу Фигаро». Может быть, вы споёте не только Графиню, но и Керубино? Мы поработаем, чтобы ваш голос в Керубино никто не узнал!» Я ответила: «Мастер, как вы скажете». Я начала уже искать голосовые краски для Керубино, и маэстро одобрил: «Вот-вот, именно в этом направлении и надо искать». Это было бы просто великолепно!

Но ничего не вышло. Потому, что в это же самое время «Свадьбу Фигаро» на Sony записывал Риккардо Мути. И на Deutsche Grammophon, где собирался делать запись Шолти, сказали: не стоит, чтобы записи выходили одновременно. Тем более у госпожи Казарновской на Sony Classics уже есть на радио и ТВ запись «Свадьбы Фигаро»… Все понимали, что перед ними уходящая натура, но дело, тем не менее, застопорилось, а вскоре Шолти, который был тоже очень болен и очень стар, умер.

Какое-то время спустя так же получилось и с Карло Мария Джулини. Я ним и с Фредерикой фон Штаде должна была петь в Цюрихе, а потом записать «Реквием» Верди. Тоже – не успели… Вот так на моих глазах и уходила эта гениальная плеяда мастеров музыки…

Конечно, это многие заметили. После того как мой «Портрет Манон» с главными сценами из опер Пуччини и Массне с успехом прошёл в Большом театре, мы с Владимиром Викторовичем Васильевым и позже с Геннадием Николаевичем Рождественским, которые тогда стояли у его руля, подписали договор о том, что каждый год будем делать необычные проекты.

Вскоре мы подписали с Андреа Бочелли договор на «Адриенну Лекуврер». Рождественский подтвердил контракт: да, мне это очень интересно, будем делать. Скажу больше: мы планировали и «Тоску» с Франко Бонисолли и Саймоном Эстесом. Но…

В один совсем не прекрасный день сначала Васильев, а потом Рождественский узнали, как говорится, из утренних газет, что они больше не руководят Большим театром. Что назначат «на воеводство» господина Ведерникова-младшего, взявшего нашу идею с «Адриенной Лекуврер» и поставившего её самостоятельно.