Оперативный простор - [2]

Я открыл глаза. Солнечный зайчик от свежевымытого стекла играл на потолке. Он бегал туда-сюда: в такт покачиванию форточки, которая двигалась за дыханием свежего горного ветра. В палате пахло смесью запаха гор, медикаментов и хлорки, которой здесь промывали все, наверное. Двенадцатая палата называлась «офицерской» – соответственно и обслуживание.

Уже неделю нахожусь здесь. Эти семь дней прошли для меня в горячечном бреду, в вязком мраке забытья. Иногда чувствовал, что к моему лбу приникала чья-то прохладная ладонь. В моменты просветления рука судорожно шарила по скомканной и влажной от пота постели, в поисках автомата. Потому что привык к его тяжести и последние полгода с ним не расставался. Это был единственный друг и товарищ, который никогда не подводил. В беспамятстве звал Пегрикова, вел роту в контратаку на дачный поселок под Казачкой в районе 35-й батареи, рубился в рукопашной на Фиоленте. Снова и снова уплывал, отстреливаясь, в море. И темнота... Непроглядная первобытная, пугающая, вязкая тьма. Родные и любимые черты лица Оксаны. Фотокарточка на ее могиле. Задорный смех моей жены глухим эхом отражался в сознании... «Вова, нас будет трое!» – сказала ненаглядная и слова эхом исчезли куда-то глубоко. Опять ненавистный рев реактивных двигателей самолетов, леденящий душу вой бомбы, глухой раскат взрыва. Кровь, теплая алая кровь любимого человека на твоих руках. Ее податливое дряблое, не успевшее остыть и окоченеть тело... Стертые до задницы ноги, соль на выгоревшем камуфляже, кровавые мозоли на ладонях от лопатки. Первый бой, первые потери. Девичий лес, заваленные трупами едва вырытые окопы. Девчонки и зрелые женщины, в неестественных позах, как сломанные страшные механические куклы... Пропитанные свернувшейся кровью «камки». Они стояли до конца, не сдались. Мириады мух над телами... Последние почести павшим...

Сегодня утром проснулся с головой напоминавшей церковный колокол на Пасху, попытался встать, но тут же пронзила боль в правой стороне груди и позвоночнике, скривившись, уронил «держалку для ушей» на подушку. Тело было каким-то чужим. Казалось, что душа жила своей отдельной жизнью. Осмотрелся: палата была светлая и просторная. Я увидел, что тут было еще три койки. На двух кто-то лежал, но их не было видно, потому что одна из них своим изголовьем примыкала к моему, а другая – была напротив первой, у другой стены. Но о том, что там кто-то был, догадался по сопению и покашливанию. Кровать, что стояла напротив моей у противоположной стены, на данный момент пустовала, но то, что ее обитатель вышел ненадолго, говорило то, что постель была смята, а одеяло беспорядочно отброшено.

Вдруг послышался скрип двери. Послышался кашель и запах табака. Блин! Как долго я не курил! Аж закашлялся. Тот, кто зашел в дверь, уверенно прошествовал через палату и плюхнулся на пустующую койку. Это был невысокого роста человек лет сорока пяти, с пробивающейся сединой. У него была видимо, раздроблена левая ключица, судя по его гипсу, который сделан так, как – будто он отдает воинское приветствие. В принципе, ничем не приметное лицо, но от этого человека просто веяло житейской мудростью и добротой. Когда он плюхнулся на койку, посмотрел в мою сторону. И, увидев, что я уже очнулся, улыбнувшись, сказал:

- О-о-о! Ну, наконец-то, очухался. А то мы уж тут подумали, что ты к нам ненадолго. И спать ночью не давал, все какую-то Оксану звал. А матерился! Слушай, я таких выражений не слыхал за все свои двадцать три календаря. Ты пить может, хочешь– сказал он, потянувшись к пластиковой бутылке с водой здоровой рукой, возле которой стояла солдатская кружка.

– Спасибо, – прошептал я пересохшим ртом, облизав потрескавшиеся губы, и каждое прикосновение к ним вызывало неприятное щипание.

– Пить тебе не велели давать, но губы смочим, – он взял кружку с водой, окунул лежавшую на тумбочке губку и провел по моим губам.

– Так, я сейчас, сестру позову, а то просила сообщить, когда ты очнешься, – сказал он и вышел из палаты.

Я начал слизывать капли с губ. Боже! Какая благодать! Даже не заметил, что вода была теплой и не особенно приятной на вкус, во всяком случае не такая к какой привык. А может она просто была застоявшаяся. Мне хотелось пить и пить, еще и еще. Но губы были сухими как и раньше.

За дверью послышались шаги и голоса. Один из голосов был женский и молодой, а второй принадлежал моему соседу. Что они говорили разобрать не смог, потому что шумело в ушах. И вот открылась дверь, форточку сквозняком закрыло, в палату зашел сначала сосед, а за ним — девушка в белом халате и шапочке. Ей было около двадцати, открытое круглое лицо с мелкими веснушками, которые нисколько ее не портили, большие карие глаза делали ее весьма привлекательной. Ну, а фигура была скрыта под халатом. Медсестра подошла ко мне и потрогала лоб. Сосед по палате здоровой рукой подставил ей стул, на который девушка села.

– Я же и говорю, Леночка, ну что, мол, вьюнош, очухался– балагурил сосед.

– Ну, как вы, товарищ лейтенант– спросила она у меня. – Как вы себя чувствуетеСейчас врач из приемного вернется и осмотрит вас.