Оперативное вмешательство - [94]

– Ну что, придурок, допрыгался? – с презрительными интонациями в голосе говорит он, и энергооболочка послушно переводит эти слова на турецкий. – Разбудил лихо, которое спало тихо? Моей целью в этом мире было только усиление Московского царства и прекращение начавшейся в нем Смуты, но ты заставил меня всерьез отнестись к существованию твоего бандитского государства. Теперь пеняй только на себя.

Султан Ахмет (точнее, уже бывший султан) затравлено оглядел заполнивших залу рослых, битых жизнью мужиков, среди которых попадались такие же рослые бойцовые остроухие. Обмундированные в одинаковую до последней мелочи штурмовую экипировку и вооруженные самым разным оружием, кому что было по душе, они улыбались, глядя на унижение низвергнутого в прах турецкого султана. Баюкая вывихнутые пальцы на правой руке, он выкрикнул:

– Кто ты такой, урус, чтобы говорить мне, Повелителю Правоверных, такие горделивые слова? Ты можешь меня убить, но держава Османов очень сильна, и в ней множество храбрых воинов, которые как один поднимутся на священную войну против неверных, и ты погибнешь от их ярости!

– Ты что, до сих пор не понял кто я такой? – удивился Батя. – Я – Бич Божий, которому самим Всевышним даны сила и право разрушать одни государства и возводить на их месте другие. Я – тот, кто идет через миры, ликвидируя неустройства и восстанавливая справедливость; и горе тому, кто вызовет на себя мой гнев. Мне незачем тебя убивать. Сначала ты своими глазами увидишь, как армии, которые непременно соберутся со всех концов державы Османов, чтобы вернуть этот город под свою власть, падут тут как один человек, ибо я в состоянии бросить против них силу неодолимой мощи. И вот когда это произойдет, твое государство потрясут мятежи, и оно распадется на множество мелких частей – точно так же, как распалась когда-то Византия, после того как латиняне-крестоносцы обманом захватили Константинополь. И только после этого тебе, вместе с двумя твоими девками, настанет время отправляться в изгнание голыми и босыми – в такое место, откуда иди ты хоть сто лет, все равно никуда не придешь. Там у вас не будет ни слуг, ни рабов, и все, что вам понадобится для жизни, придется добывать своим собственным трудом.

Тут в небесах прогремел отдаленный гром, а обе девки разом тихо зарыдали, живо представив свою печальную судьбу. Обе были рождены православными христианками, но, будучи захваченными в рабство, предпочли покориться обстоятельствам и, приняв ислам, делать в султанском гареме карьеру султанской наложницы: родить сына, возвести его на трон и, получив титул валиде-султан (матери султана), добиться высшего положения в османской женской иерархии.

– Если ты и в самом деле посланец Всевышнего, то почему ты оказываешь помощь не правоверным, а неверным урусутским собакам, упорно не желающим принимать истинную веру? – недоумевающе спросил бывший султан.

– А ты что, и в самом деле не понимаешь? – удивился Батя. – Разве не говорил вам Пророк, что люди Книги, которые верят в Христа, являются вашими первейшими братьями? Но для вас, осман, слово „брат“ – это пустой звук. Ради власти и богатств сыновья у вас убивают отцов, отцы – сыновей, а один брат убивает другого, даже если они рождены одной матерью. Конечно, такое случается и среди христиан, но там это исключение и величайший позор, а у вас это – правило, освященное силой закона. Причина того, что османам удалось создать такую большую державу, не в их силе, а в слабости окрестных народов, время силы которых еще не пришло. Всевышний любит всех своих детей, и ему больно смотреть, что вы творите с покоренными вами народами. Да что я тут с тобой разговариваю – приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Батя кивает каким-то своим мыслям и обводит мечом круг, после чего прямо в зале открывается окно портала в Бахчисарай.

– Парни, – говорит он, обращаясь к штурмовикам, – возьмите этих троих и бросьте их в зиндан. Там им самое место. И заберите у этих девок обоих детей, они-то уж точно не виноваты в том, что их отец навлек на себя мой гнев. Передайте их моей супруге и скажите, что я решил воспитать их как своих. Она точно знает, что положено делать в таких случаях.

– Добрый господин! – сказала вдруг одна из девиц на вполне понятном русском языке, доставая из-за ворота платья маленький крестик на серебряной цепочке. – Мое настоящее имя – Евдокия, и, хоть турки зовут меня Махфируз Хадидже, я не предавала христовой веры[25]… Прошу вас, не отправляйте меня в зиндан и не отбирайте моего сына…

– Хорошо, – сказал Батя, – поместите ее отдельно и в человеческих условиях, вернусь – разберусь. И все на этом. Исполняйте.

Две бойцовые остроухие потащили в портал брыкающегося и упирающегося бывшего султана, а его женщины, склонив головы, сами пошли следом.

Шестьсот двадцать второй день в мире Содома, утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.

Закончив все свои дела в Константинополе мира Смуты, я вернулся к себе в Башню Силы. Военным комендантом города был назначен князь Багратион, а комендантом дворца Топкапы, до тех пор, пока команда Мэри не закончит приватизировать тамошние сокровища, я сделал Дока, ибо Змей нужен мне в другом месте. При этом дополнительные поисковые группы обшаривают в городе полуразрушенные дома пашей и беев, ведь мой начальник финансовой службы – это такой дотошный Шейлок, что у него не пропадет даже мелкая серебряная монетка. Не забыл я и про Махфируз-Евдокию, лично взял ее за руку и отвел на собеседование с товарищем Бергман, после чего, получив заключение, что у этой девицы нет никакого второго дна, сдал ее на попечение бойцу Птице. Вот тебе, Анна Сергеевна, еще один брошенный котенок, и будь добра, приюти его, обогрей и накорми. А вот бывшего султана со второй его сожительницей я оставил в зиндане до особого распоряжения. Пусть посидят и подумают о своей печальной судьбе.