Операция «Жизнь» продолжается… - [4]

С Пашей мы проработали вместе примерно полгода. Виделись каждый день по десять часов. Но разговаривали мало. В основном по работе: «Надо вот смонтировать… Надо съездить доснять». Не могу сказать, что мы избегали друг друга, просто все, что нас объединяло — была только война, а разговаривать о ней каждый день мы не могли. Разговоры же по работе занимают не так много времени, как может показаться.

Другие темы нас мало интересовали, во всяком случае, мы находили мало общих.

В общем, мы были просто хорошими коллегами. И, глядя на нас со стороны, никто бы не догадался, что у нас есть эта лестница, куда мы уходили несколько раз в месяц и где переставали быть людьми.

Никто не догадался бы, что вся наша жизнь — лишь маска, настоящими мы становимся только на нашей лестнице.

Я благодарен Паше за эти разговоры. Он появился в моей жизни в нужное время, и не дал мне забыть, кто я есть. Не дал мне стать тем, кого я ненавижу. Хотя вряд ли сам подозревает об этом.

Мы периодически встречаемся и теперь. Но между встречами по-прежнему даже не созваниваемся.

С тех пор, каждый раз когда я оказываюсь в скоплении людей, меня охватывает странное ощущение. До того момента все ветераны, которых я встречал в жизни, а встречал я очень многих, не были благоустроены. Паша открыл мне еще один аспект — ветерана успешного. Это поразило меня больше всего. Настолько было несочетаемо.

Люди, которые окружают нас — люди ли они на самом деле? Или все это только надевшие человеческую оболочку тени, живущие, как и мы, только от лестницы до лестницы? Смотришь на толпу, и то там, то здесь в человеческой реке проступает вакуум.

Иногда он узнает тебя и смотрит прямо в глаза.

В сущности, мы — это только наше прошлое.

* * *

Социальная диффузия, смешение слоев общества — один из основных факторов, необходимых для осознания народом себя как единого целого.

Сегодня единой России как единой страны, на мой взгляд, не существует. Общество катастрофически расслоено. Есть десятки разных Россий — крестьянская, пенсионерская, учительская, беспризорная, сидевшая, бедная, обеспеченная, менеджерская, топ-менеджерская, олигархическая… Власть.

Все они не пересекаются. Каждая живет своей жизнью. Я еще не слышал, чтобы сын крестьянина стал менеджером в Газпроме. Я еще не слышал, чтобы сын топ-менеджера Газпрома прошел через Чечню.

Только очень небольшая часть «никех» поимела возможность стать «всем», тут же закрыв за собой ворота. Мы уверенно входим в эру кастовости, с её браминами и сапожниками.

Это большая проблема для страны. Хотя государству таким народонаселением проще управлять.

Однако и для государства это проблема, как бы оно не закрывало на неё глаза. Посылать на войну бедных, чтобы они воевали за разборки богатых, опасно. «Рыба тактически выигрывает, ощущая вкус червяка, но стратегически проигрывает, оказавшись на крючке».

* * *

Ветераны, пожалуй, один из самых обособленных народов этих разрозненных Россий, объединенный не столько по социальному признаку, сколько по общему прошлому.

За десять лет Афган прошло 620 тысяч человек. Из них погибло 15 400, ранено тридцать девять тысяч. Около двухсот семидесяти пропали без вести. Эти цифры точные, за исключением статистики потерь. Но не потому, что она замалчивалась — к числу погибших на территории ДРА не относили тех, кто умер от ранений в госпиталях на территории СССР. Они проходили по другой статье, но все равно учитывались.

По Чечне таких данных нет, это тайна за семью печатями. Но, если принять во внимание, что в период своего рассвета группировка войск достигала ста тысяч человек, то можно предположить, что за 12 лет Чечню прошли еще тысяч восемьсот — миллион. Плюс командировки всевозможных спецподразделений и сводных отрядов.

Итого более полутора миллионов ветеранов только этих двух войн. Население большого города. Это если не считать граждан России, воевавших в последней гражданской войне против федеральных сил.

* * *

Принято считать, что армия — это срез общества. Когда-то, в другой стране, где воинская повинность была действительно всеобщей, и служили все слои населения (плюс-минус, конечно), так оно и было.

Мой товарищ, офицер спецназа, рассказывал, что в его группе рядовыми были дипломированный повар, фельдшер, парикмахер и педагог.

У меня есть по крайней мере пятеро знакомых, которые прошли Афган солдатами. Паша стал режиссером центрального канала. Второй — руководителем одной из крупнейших общественно-политических программ на этом же канале, продюсером. Третий, потеряв обе ноги при подрыве, работает аналитиком в нефтяной сфере. Двое стали журналистами и писателями. Все они были именно солдатами, подчеркну. Обычными срочниками. И добились всего сами.

Про офицеров даже речи нет. Удачливых бизнесменов (в хорошем смысле этого слова) среди них — через одного. Самый яркий пример — Николай Цветков. Прошел войну летчиком, в период распада уволился, окончил Плешку. Сейчас — миллионер, акционер «Лукойла» и глава «Уралсиба».

Самый известный пример на сегодня — Сергей Гуляев, возглавивший «Марш несогласных» в Питере.

Ясность цели дает ясность мысли. Афган мы не проиграли. Он был закончен политическим решением в тот момент, когда был почти выигран. Да и смысл в этой войне, с точки зрения геополитики и Империи — действительно был. Империя априори должна распространять свое влияние. Она и распространяла.