Операция выбор Ы! - [48]

А потом умер дед, неожиданно, как всегда умирают люди, даже после затяжной болезни, когда итог предрешен. Вдвойне неожиданно, от того, что это известие застало меня за рулем машины, и я съежился, задремал, защищаясь от ужаса и нелепости смерти, послал вместо себя энергичного и официального своего двойника, который все устроил, и похоронил, и успокоил родных, и венки, и поминки, все чин-чинарем, а вечером поехал на телевидение улыбаться зрителям и продвигать новый политический продукт. И спал спокойно всю ночь, даже сны не снились. Но утро началось странно, тупой головной болью, назначили собрание, срочно, всем быть в 9-00 в штабе, а я не мог понять, зачем это собрание, зачем я туда должен ехать, зашел в раннее кафе и заказал чай. В 9-05 телефон начал тревожно звонить. Я закурил очередную сигарету и отключил звук. Дисплей нервно мигал, на другом конце сотовой паутины бесились по очереди — то Шеф, то начальник избирательного штаба, то Моня. А я допил терпкий чай и поехал на встречу их ярости, что-то сломалось незаметно в это теплое утро и, хотелось расколотить это окончательно, вдребезги. В приоткрытое окно машины рвался пыльный ветер, щекоча ноздри и раздражая до слез сухие глаза. «Уже лето. Как я не заметил? Дед умер. Как я не заметил?»

Когда же это началось? Может, когда я вышел первый раз на трибуну и начал яростно врать, гипнотизируя себя своей яростью, и заражая окружающих? «Но, я же не врал…» Нет, врал! Пока ты сидел на кухне и задыхался от ненависти — был честен. А как только начал проповедовать — стал врать, врать, врать. Потому, что есть выгода — мандатики, бумажечки и портфельчики, заметочки в газетах появились, фотографии в Интернете, ссылочки…» Но я же говорю то, во что верю! «Ты, сука, мудак! Деда закопал наспех и поехал рейтинг зарабатывать. Не веришь ты ни во что. Убедил себя, чтобы легче пиздеть было, чтобы речь была эмоционально окрашена. Ты мудак из мудаков. Ты хуже тех мудаков, которые по бумажке читают речи, запинаясь и краснея. Нет, ты не такой, ты очень убедительный мудак!» «Я… я…» И началось это давно, когда ты решил, что «пробьешься» и «сможешь». И План твой — мерзость! Это же надо, так презирать людей, чтобы тысячами их использовать, как проституток… «Если они продаются — значит, достойны этого!» Не тебе решать, кто чего достоин. Ты хотел поиграть? Это не игра, ты втянулся. Думал, в шутку, один укольчик, побаловаться? Ты сидишь плотно на системе, друг. Если поймешь — есть способ вернуться…

Через приоткрытую дверь кабинета, где собралась вся верхушка партии, доносился возмущенный голос Шефа — разнос, он недоволен, всем строиться в две шеренги, сейчас будет ясно, кто в доме хозяин. Привычно оробев, я шагнул через порог.

— … и ни кто и пальцем не пошевелил. Успокоились? Звезду поймали? — Шеф запнулся, увидев меня, стоящего в дверном проеме, — Ага! Вот и Лужин пожаловал! На часах 9-40! А собрание на девять было назначено. Но, это нас не касается, мы вольные художники… Мне эта безалаберность надоела. Почему опоздал на сорок минут? Я спрашиваю, почему? Это не важно. Мы можем только на компьютере играть, в Интернете копаться… Ни какой пользы!

— Если вы считаете… — начал было я оправдательную речь, стоя неуютно у всех на виду, сдерживая раздражение, но Шеф резко прервал меня.

— Ни кто тебе слова не давал! Разглагольствовать все мастаки. А где работа? Где результат? Я у тебя спрашиваю…

Усталость, сомнения, неловкость, субординация, карьерный рост, благодарность, зависимость, надежда, лояльность — все это исчезло, уступив место колючей ярости несправедливо обиженной проститутки, которая всю ночь возилась с пьяными клиентами, а ее под утро кинули на деньги, выпихнули на улицу в одних трусах, обозвав «дешевой шлюхой».

— … я спрашиваю!

— У меня?

— У тебя! Ты что, издеваешься? Или слышишь плохо? Хватит прожирать бюджет партии. Ни какой отдачи, ни капли инициативы, — Шеф обращался ко всем сидящим в кабинете, но смотрел исключительно на меня.

— До свидания, — в голове тяжело стукнуло, я развернулся и вышел за дверь..

— Тебя ни кто не отпускал!

— А мне насрать, — прошипел я сквозь зубы, отчетливо понимая, что это конец моей предвыборной кампании. Шеф не простит такого неуважения к собственной персоне — ни кто не может поворачиваться к нему спиной, даже случайно. Но хватит, хватит. Заигрался я, действительно. На лестнице меня догнала Галя, смелая Галя, встала и пошла за мной, плевать ей на все, плевать на Шефа, плевать на дрожащее стадо в кабинете — она сама по себе, она и так депутат, она вторая в списке на будущих выборах, ее в Киеве знают. Ее в Москве знают. Ее Лужков принимает в своем московском кабинете. С ней Никита Михалков целуется троекратно при встрече.

— Сережа, подожди!

— Добрый день, Галина Николаевна. Извините, даже поздороваться не дали.

— Ты куда идешь?

— К машине.

— Ну, пойдем, я тебя провожу. Если не слишком спешишь, можно в кафе зайти, поговорим. Думаю, нам есть о чем поговорить.

— Конечно, Галина Николаевна! Вы же знаете, с вами — хоть на край света. А как же важное собрание?

Галя многозначительно на меня посмотрела.