– Ташакор [2] , – простонал пастушонок, задрав голову с мокрыми глазами к Сашуньчику Червякову.
– Будет жить, – сказал замполит.
Старик-афганец запылил калошами ловить овцу в благодарность.
Перепуганная животина блеяла, копытца ее дергались.
– Не-е-е, – завертел головой замполит. – У нас в армии медицина бесплатная.
Старик не понимал. Мальчик размазывал по грязной щеке слезу и шмыгал носом.
– Мы взяток овцами не берем, – пустился в объяснения замполит и добавил, обернувшись к нам: – Да и отара небось не его.
Старик не понимал. Изжеванное тяжелой судьбой лицо его было напряжено. Каменные руки все еще сжимали одуревшую овцу.
– Баранами не берем, – не успокаивался замполит. – Берем борзыми щенками.
И жестом стал объяснять, что хотел бы взять собачонку.
… Бежевого щенка с черной лапкой упаковали в рыжий портфель замполита. Отпустив овцу, старый пастух удерживал теперь овчарку. Она скалила зубы и рвалась из цепких объятий спасать детеныша.
– Все, ребята, по коням! – рявкнул старший, и мы двинулись к машинам.
«КамАЗы» загрохотали двигателями и тронулись.
Пастушок выполз на холм. Белела перевязанная нога.
Шестнадцать обшарпанных машин шли на юг мимо вылинявшей чалмы старика, мимо обиженно рычащей овчарки, мимо груды пустых одеколонных бутылок, мимо сломанного лезвия «Нева». Каменная от труда и безводья рука старого афганца прощально торчала в густом облаке сгоревшей солярки…
Опухшее азиатское солнце заглядывало в кабину с ароматными руками замполита, где черная лапка щенка дрожала и топала по вытертому сиденью. Скулеж собачонки тонул в грохоте мотора.
