Операция «Шедевр» - [51]

Оценить материальный ущерб от бессовестных поступков Притчарда сложно. Но страдания, которые он причинил семье Паттерсонов из Солсбери в Мэриленде, просто не поддаются описанию.

Дональд Паттерсон, небогатый бизнесмен и активный реконструктор, всю жизнь собирал реликвии Гражданской войны. В этом участвовала вся его семья: жена Элен, приемный сын Роберт и две дочери, Робинн и Лорена. Коллекция располагалась в спальне и была очень обширной: сабли, винтовки, пистолеты, униформа и безделушки, а также редкий плащ Конфедерации ценой минимум пятьдесят, а то и сто тысяч долларов. Все близкие помогали поддерживать ее и с любовью называли Музеем.

В беседах с ФБР и в письмах властям семья рассказывала, как важен для них был Дон Паттерсон и его Музей. «С самого раннего детства, с момента, когда я научилась ходить, мы с папой искали в антикварных магазинах реликвии Гражданской войны», — писала Робинн. «Музей был прямо напротив моей комнаты, где я жил с четвертого класса, — вспоминал Роберт. — Он был там всегда, был частью нас самих. Мы не ездили на рыбалку, не играли в мяч, не ходили в походы, но собирали уникальные исторические реликвии. Откровенно говоря, в этой коллекции — все мое детство. Мои мечты, устремления, ценности во многом сформировались благодаря тому, что я помогал ее собирать». Роберт стал военным и достиг звания подполковника армии США.

Тихая жизнь семейства Паттерсонов рухнула в конце 1995 года, когда Дональд совершил самоубийство и убил свою тайную любовницу. «Как вы, конечно, понимаете, мы все были подавлены горем», — вспоминала его вдова.

Подобно стервятнику, Притчард приехал в Солсбери буквально через несколько месяцев после трагедии. Этот обаятельный человек очаровал женщину, помогал ей забирать из школы дочерей-инвалидов, ел за семейным столом на их кухне и уверял их, что реликвиям Музея самое место в настоящем музее Гражданской войны. Он рассказал, что рядом с Геттисбергом скоро откроется как раз такое место, и показал письма и брошюры города. В одном из них было обещание создать отдельный зал с «коллекцией памяти Дональда Паттерсона». В 1996 году, через год после смерти владельца, семья согласилась с планом Притчарда. Он дал им пять тысяч долларов, упаковал лучшие экспонаты, мило попрощался и уехал на север. Вскоре после этого вдова заметила, что он стал совсем не так охотно отвечать на ее звонки. Предательство было близко.

Когда я беседовал с миссис Паттерсон в 1999 году — через три года после аферы, — она просто хотела знать правду. Я всегда считал, что плохие новости лучше говорить прямо. И сообщил ей, что, согласно записям Притчарда, коллекция ее мужа попала не в музей. Он продал ее за шестьдесят пять тысяч долларов двум частным дилерам, специализировавшимся на Гражданской войне. Ее больше нет.

«Вся моя сущность была осквернена. Меня психически изнасиловали», — вспоминала вдова.

Притчарда надо было остановить. Он не просто обманом обирал людей. Он воровал их наследие.

В марте 2001 года на основе собранных нами доказательств большое жюри присяжных вынесло Притчарду и Джуно приговор по различным федеральным обвинениям, связанным в том числе с обманом семей Уилсона и Пикетта. Обоим грозило по десять лет тюрьмы.

Но это было еще не все. Мы представили первый обвинительный акт в марте, поскольку по этим делам истекал пятилетний срок давности, но у нас оставалось время для новых обвинений: по жакету зуава, наградному пистолету Мида и семейной коллекции Паттерсонов. Кроме того, мы раздумывали, предъявлять ли обвинения отцу Притчарда за его роль в афере с мундиром подполковника Ханта. Его мы пока не допрашивали.

Я боялся этой встречи. Старшего Притчарда я знал больше десяти лет и давно уважал его как одного из ведущих специалистов в музейном мире. Я с десяток раз был у него в филадельфийском музее Гражданской войны по работе и чтобы больше узнать о коллекционировании. Его трехтомный трактат об оружии и униформе Гражданской войны был моей настольной книгой.

К счастью, мне не довелось встретиться с ним лично. Старший Притчард в то время жил в Мемфисе. Я ему позвонил и прямо сказал, что, хотя мы знакомы, это официальная беседа для ФБР. А также сообщил, что мы собираемся предъявить его сыну обвинение в мошенничестве с униформой Ханта, и предложил два варианта: сотрудничать или быть обвиненным в тяжком преступлении.

— Послушайте, Расс, просто скажите мне правду, и все закончится, — убеждал я его. — Вас не будут обвинять.

Если бы он пошел навстречу, Гольдман воспользовался бы правом представителя судебной власти и исключил его из следующего дела. Иначе мы планировали предъявить обвинение.

— Мне жаль, Боб, — ответил старший Притчард, — но я не могу вам помочь.

Он не мог признаться мне, что вместе с сыном обманул и ограбил семью Хантов. Сомневаюсь, что дело было в желании защитить сына: он понимал, что уже слишком поздно. Мне кажется, молчал он потому, что признание разрушило бы его репутацию.

Я дал ему еще один шанс.

— Скажите мне, что случилось, Расс.

— Боб, я не могу.

— Это вас погубит.

— Я знаю, но я просто не могу ничего сказать.