Операция отвлечения - [7]

***

   Покинув кабинет начальника, Гумилев прямо из приемной позвонил в Разведчасть. Выяснил, что о нем там действительно знают, намерены содействовать, а для посвящения "охранника" в тайны европейского шпионства уже назначен мельком знакомый полковник Синицын. Известия приятно удивили, и показались признаком удачным, поскольку некоторый скепсис по поводу готовности разведки к сотрудничеству Николай Степанович, признаться, испытывал. Перезвонив Синицыну и уговорившись встретится после полудня, он направился к Сиволапову.    В бывшем его кабинете, где устроился занявший два года назад место уехавшего напарника подполковник, царил обыкновенный для начала зимы сумрак, плохо разгоняемый электрической лампочкой на потолке и настольной лампой, под зеленым абажуром, справа от хозяина кабинета. Поприветствовав приятеля и привычно устроившись в кресле у шкафа, Николай Степанович поинтересовался:    - Володь, что у тебя за чухонец душегубский завелся?    - Юзик-то? По слухам, Никишова завалил. Только он не чухонец - Сиволапов передал Гумилеву папку с документами. На, почитай.    - По слухам?    - Ну, скорее всего и правда он - развел руками заведующий делопроизводством. А доказательств нет. Да ты дело глянь, я тебе потом про него расскажу.    Прочитав тощий, десятка на два листов, формуляр, Николай Степанович неудовлетворенно дернул уголком рта и спросил:    - Кроме газет и предсмертного "послания" этого Плаксина, на Григулявичуса ничего?    - Сообщения внутренней разведки. То же, что и газеты, по сути. Я ж тебе сразу сказал.    - М-да... А что вообще за тип?    - Да заурядный совершенно тип - буркнул Владимир, вытащил из-под кипы наваленных на стол бумаг казенный бланк, и начал скучным голосом излагать установочные сведения: Юозас Ромуальдович Григулявичус, кличка "Юзик", родился пятого мая тринадцатого года в Вильне, караим...    - Кто? - не понял Гумилев.    - Караим. Народец такой, похож на евреев, но другой - пояснил Сиволапов. Их еще при Екатерине II в правах с остальными подданными уравняли, ограничений на них нет, и не было. Как гласит литература, караимы "отличаются примерной честностью, хорошим поведением и спокойным характером, приверженностью к трудолюбию и земледелию, и - оцени! - преданностью к Высочайшему престолу и особыми услугами правительству!" Похоже на наш случай, а?    - Забавно. Что там дальше?    - В двадцать четвертом году, после отъезда отца в Аргентину на заработки, Григулявичус вместе с матерью, Надеж­дой Лаврецкой, перебрался в город Трокай. Учился в гимназии, связался с активис­тами Объединенки. В тридцать первом, вместе с тринадцатью другими бывшими учащимися той же гимназии, задержан местным Охранным по подозрению в причастности к террористической организации. Ну и на основе указа "О беспощадной..."    - Указ я помню - перебил его Николай Степанович. Чем кончилось?    - Ну, прямых улик против него у следствия и в тот раз не было, под Указ подвести не смогли. Да и молодой совсем... Провели через переписку, по агитации. Потом Григулявичусу и некоему Пумпутису Особое Совещание определило надзор на два года по месту проживания, а остальных вообще отпустили.    Выйдя на свободу, по имеющимся у нас данным Пумпутис завязал, а Григулявичус вернулся к подпольщикам. Выпускал листовки на литовском наречии, пропагандировал в меру сил, возил литературу, будто бы и оружие иной раз. По убийству материал прочел?    - Угу.    - Тогда практически все. Ушел за кордон, сейчас вроде во Франции. Больше тебе в пятом расскажут, или в разведке, они занимаются.    - Негусто в деле - заметил полковник. Что, совсем на этого Юзика ничего не сыскали? Пальцы, свидетели, косвенные какие-то?    - Ты сколько времени прошло, пока труп нашли, помнишь? - огрызнулся розыскник. Что уж смогли. Откуда там пальцы, ну сам рассуди? Прут, которым Никишова ударили, в луже лежал, нож - Плаксина, даже если это наш мальчик резал, все одно потом хозяину финку вернул. С одежды снять наука криминалистика не дошла еще. Свидетель только полковник Гриднин. Косвенный, вот совсем как ты просишь. Потом, будь он боевик, мы бы больше знали. А тут парень крученый, но пропагандист ведь. В газету их писал, на кружках выступал изредка, ну курьер еще. Мое впечатление - случай это. Никишов его допрашивал в тридцать первом, видать встретились ненароком на улице, ну и... вроде как, отомстил.    - Ты Павла Полуэктовича знал? - чуть поразмыслив, спросил Гумилев.    - Нет.    - А я знал. Он человек глубокомысленный был, философского даже склада. Бить сапогами не его стиль, он на допросах психологией брал. Часами бывало, сидел с подследственным, за жизнь разговаривал. Не зря последние годы с агентурой работал.    - Ну и что? Думаешь, если у Юзика без битья обошлось, он жандармов возлюбил? Наоборот, еще может, и досаднее. Да и со шпаной был, могли те настропалить.    - Может и так. А когда его к нам доставляли, в день убийства. Там что?    - Да ничего. Бахметьев опрашивал, из третьего. Молодой, только из кавалерии перевелся, ты его не знаешь скорее всего. Там ведь как? Сообщение прошло, что подпольные соци причастны, сразу облаву сделали. Натащили всех, кто по картотеке проходил, ну и трясли. Нашего хлопца к вечеру привезли, ночью выдернули. Я с Бахметьевым разговаривал, объясняет, что ничего особенного не заметил. Показал тот Юзик, что в столице учиться хочет, как надзор снимут. Дескать, дома все знают, что поднадзорный, потому все одно никуда не возьмут. Все стыкуется, билет с поезда он при себе хранил, ему же отмечаться по возвращении. Вот и считай: явно залетный, перспектива причастности невеликая, здешних, питерских, поинтереснее хватало. Бахметьев еще покрутил его сколько-то, пару раз, говорит, по шее съездил - нуль. Сунул в камеру, утром выпихнули с предписанием уматывать к черту.    - Вот он к черту и умотал.    - Кто ж знать мог?    - Никто - согласился полковник, и поднялся:    - Ладно, Володь, не знаешь ты ничего путного. Пойду я в разведку...    - Не заблудись, главное - напутствовал добрая душа Сиволапов. Целый ведь этаж топать.