Операция «Остров Крым» - [54]

К тому времени, к утру то есть, у Владимира появилось, что сказать комдиву, и он ждал в приемной, пока заседание закончится.

И когда притомленные бурной ночью полковники разошлись, да еще после полуторачасовой мариновки, он предстал перед красные очи Драчева и сказал фразу, которая должна была принести ему майорские звезды:

– Я знаю, откуда идут помехи.

Но майорские звезды не спешили падать на погоны капитана Резуна. Поелику ни Драчев, ни его верный личарда полковник Семенов Резуну не поверили.

А ведь как все просто! Ну где, где еще можно установить передатчики такой мощности, чтобы накрыть сетью помех весь Крым? Да, обычно такие штуки устанавливаются на самолетах-постановщиках помех, потому что чем выше генератор радиоволн, тем проще им достигать цели. Но все аэродромы заняты советскими частями, и ни один самолет, кроме наших МИГов, не поднимался в воздух!

Но военные – народ консервативный. Привыкли – самолет. Да и некогда было особенно задумываться. А ответ лежал на поверхности: телевышка! Простая, обыкновенная телевышка. Мощности которой достаточно, чтобы ретранслировать сотню телеканалов на четыреста километров вокруг.

А посчитайте-ка, ребята, куда достанет телевышка с высоты 1600 над морем. Далеко ведь достанет.

– Исключено, – Драчев махнул рукой. – Помехи идут с самого вечера. Всю ночь. А вышку всю ночь контролировали спецназовцы и десантники. Спецназ, кстати, ваш, восьмая бригада.

– Фамилия командира группы? – быстро спросил Резун.

Драчев вскинул на него грозный взгляд: ты еще здесь? Но тон капитана ГРУ ясно говорил: отступать он не намерен, хоть позади и не Москва.

Резун все тщательно обдумывал и был уверен, что прав. На девяносто процентов был уверен.

Семенов наморщил лоб.

– Сейчас вспомню… Старший лейтенант… Характерная фамилия…

«Лошадиная», – вспомнилось Владимиру.

– Верещагин, – щелкнул пальцами Драчев. – Довольны?

Он надеялся, что теперь настырная спецура уберется с его глаз долой.

Но настырная спецура не убралась. Настырная спецура, умело сдерживая возбужденную дрожь в руках, подняла телефонную трубку и, сверившись со списком телефонов на столе, позвонила туда, где находился штаб восьмой бригады спецназа ГРУ.

И на его вопрос ему совершенно однозначно ответили, что офицера по фамилии Верещагин в бригаде нет, а на вышку посылали группу под командованием старшего лейтенанта Чернышова.

– Повторите, пожалуйста, еще раз, – злорадно сказал Резун, нажимая кнопку громкой связи.

Через десять минут в его распоряжении были три вертолета: два Ми-24 и один Ми-8. Генерал мысленно материл выскочку. Пришлось-таки позвонить в штаб фронта и получить вздрючку за сепаратистов – как будто он, Драчев, их здесь разводит в инкубаторе… Нет, но «спецназовец» каков! Ах сука! Так, значит, вот из-за кого Павла Андреевича сначала чуть не убили, а потом маршал его по телефону выдрал, как щенка… И ведь ни сном ни духом не сказал бы – спецура как спецура, ничем не хуже этого вот, Резуна… Драчев надеялся, что Резун зацапает стервеца живьем и все его кишки намотает на локоть.

Резун, в свою очередь, надеялся, что на Роман-Кош кроме этой группы «спецназа» никого нет. Он надеялся, что сумеет захватить кого-то живым, вытрясти из него самые важные сведения и доложиться раньше, чем Варламов.

И эти надежды разбились о чугунный лоб лейтенанта Палишко.

* * *

Палишко не повезло: беляка ему подсунули бракованного, ненормального, чтоб не сказать – ебанутого. Дуплишь его – не колется, херню всякую несет; отливаешь водой – зуб выплевывает и опять за свое: готов принять условия сдачи. А время-то идет. А внизу стреляют.

– Надо по-другому как-то, – выдвинулся Степцов. – Потому что мы его скоро убьем на хрен….

Он между своими это сказал, но Палишко прицепился:

– Как по-другому? Знаешь – так давай рассказывай.

– Не, я просто так сказал, – Степцов аж попятился.

– Яйца дверью прищемить. Ну или руку там, – предложил Анисимов.

– И что ты тогда скажешь?

– Когда?

– Ну не когда, а в случае чего?

– Чего?

Все знали чего, и никто не решался произнести вслух. Шансы батальона таяли с каждой минутой, их могли еще взять в плен, и тогда… Синяки и выбитые зубы это одно, это можно сказать – сопротивлялся. А сломанные дверью пальцы – это уже… Палишко поморщился. Фашизмом каким-то отдает. Фанеру пробивать – нормально, солдата же надо воспитывать. На всю ночь молодого привязать к сушилке тоже нормально. А пальцы дверью ломать…

Нравственный закон тут был решительно ни при чем: просто и Палишко, и его подчиненные за пределами школьной программы ничего не читали, да и ту в них впихнули с великим трудом, но уж от «Молодой гвардии» никак было не отвертеться, и поэтому все, что затейливей кулачной практики, было в голове связано с эсэсовскими мундирами, а их примерять, даже мысленно, что-то не хотелось. Деды ж воевали!

– Остап! – обратился он к рядовому Остапчуку, любимой боксерской груше всего отделения. – Давай придумай че-нить.

– Я… попробую, товарищ лейтенант, – почти уверенно сказал Генка.

Палишко слегка удивился. Он думал, придется поднажать, чтобы Генку заставить сделать то, чего никто делать не хочет, – а тут вон как вышло.