Операция «Моджахед» - [12]

— Прекрати, молла, — теперь было видно, что Абу сдерживается из последних сил — взгляд его в свете факелов отливал хищным блеском стали наполовину извлечённого из ножен кинжала. — Я тебя в последний раз прошу: скажи людям, пусть разойдутся. И сам уходи. Не доводи до беды.

Тут всё было предельно ясно. После такого разговора муфтий должен был либо согласиться с амиром, либо перейти в разряд врагов — третьего, в соответствии с жизненной концепцией Абу, просто не дано.

— Я у себя дома, это моя земля, — непреклонно заявил муфтий. — А ты у меня в гостях. Какое ты имеешь право распоряжаться здесь? И потом, насколько мне известно, ваши спонсоры очень хорошо платят вам за эту войну. Почему же вы побираетесь, как последние нищие, тащите со дворов всё, что плохо лежит? Нужны припасы — купите себе, денег у вас много.

— Нищие? — голос Абу сел до зловещего шёпота. — Возьми свои слова обратно, молла! Ты совсем из ума выжил, не понимаешь, с кем говоришь?!

— Да, извини, я неправильно выразился, — муфтий презрительно усмехнулся. — Вы не нищие. Нищие приходят днём и униженно просят подаяния. Вы вваливаетесь в моё село ночью, под покровом темноты, потому что боитесь показать свои лица. Вы просто бандиты и к тому же трусы. Так будет правильнее.

— Ну, с этим всё ясно, — Абу вдруг успокоился, как всегда бывает, когда бой уже неизбежен и настало время отбросить эмоции в сторону и сражаться. — Это неверный. Это просто враг. Пристрелите его, как собаку...

Последнюю фразу он сказал по-чеченски, обернувшись в сторону Шаамана Атабаева, — изменил-таки своим принципам. Потом повернулся ко мне и потребовал:

— Переведи всем — за что. Пусть знают. Давай.

Воцарилась напряжённая тишина. Я пытался подобрать слова, чтобы сформулировать решение амира. Муфтий, склонив голову набок, с интересом рассматривал Абу. Во взгляде хаджи было что-то такое... Он смотрел на амира, как на расшалившегося ребёнка, словно мудрый учитель, который не спешит взять палку, а надеется, что дитя, наконец, одумается и будет вести себя правильно.

Шааман и его люди застыли как вкопанные, не зная, что делать. Даже в свете факелов было заметно, что Шааман побледнел, как стена. В этот момент я прекрасно его понимал. Ослушаться амира — значит подвергнуть свою жизнь смертельной опасности, самому стать врагом. Убить муфтия — пусть и чужого для него человека, не родственника, но всё же почти святого, уважаемого не только на Кавказе, но и за его пределами, значит взять величайший грех и позор на свою душу.

— У этого верблюда что-то с ушами? — с дьявольским спокойствием поинтересовался Абу, кивнув в сторону Шаамана. — Я, кажется, отдал команду.

Переводить не пришлось — Шааман, наконец, справился с оторопью и тихо сказал, глядя в сторону:

— Мы не будем этого делать.

— Не понял? — Абу зловеще прищурился и устремил взгляд на Шаамана. — Этот верблюд мне что-то ответил?

Переводить опять не пришлось, по тону всё ясно было. И вообще, кажется, сегодня я был здесь лишним.

— Ни я, ни мои люди не будем делать этого, — голос Шаамана от напряжения охрип. — Это неправильно.

— Ты не выполнил приказ, — сказал Абу по-чеченски — совершенно без эмоций, как будто речь шла о чём-то обыденном. — Ты понимаешь, что это значит?

— Понимаю, — кивнул Шааман, по-прежнему избегая встречаться глазами с амиром. — Мы не будем. Я готов за это ответить.

— Хорошо, — Абу обвёл наших взглядом и буркнул: — Приготовьтесь.

Мы все взяли оружие на изготовку и направили на толпу. В толпе послышался ропот.

— Когда я закончу говорить, считай до десяти, — приказал мне Абу. — Когда закончишь считать, скажешь им, что мы всех перестреляем, как баранов, если они приблизятся к нам на расстояние двух конских крупов. Громко скажешь. Скажи, иначе село будет купаться в крови.

Я кивнул и стал собираться с духом, пытаясь подавить волнение. Такого у нас ещё не случалось! И неизвестно ещё, удастся ли нам выбраться отсюда живыми.

Абу посмотрел на своих аскеров — Дауда и Фатиха, мотнул головой в сторону муфтия и кивнул.

Аскеры повели стволами в сторону муфтия... Одновременно, сливаясь в один, сухо хлестнули два выстрела. Муфтий рухнул, как подкошенный. Толпа охнула и колыхнулась в нашу сторону.

— Сначала в землю, — уточнил Абу.

Все наши вскинули автоматы и выпустили длинные очереди под ноги спешивших к нам сельчан. В воздухе запахло порохом, раздался крик — кому-то попало рикошетом. Толпа на миг замерла на месте.

— Ты что, сын ишака, считать разучился? — вкрадчиво уточнил Абу.

Да, это я разволновался, забыл о распоряжении. Прочистив горло, я громко крикнул, что только что был исполнен приговор шариатского суда: муфтий низложен в должности и убит на месте за пособничество врагам ислама. И чтобы все расходились по домам, в противном случае все будут отлучены от ислама и расстреляны по приговору Маджлисуль Шура.

Люди выслушали меня и больше не стали рваться к нам. Муфтий лежал на земле, признаков жизни не подавал и был похож на гуттаперчевый манекен в тренировочном лагере, где я проходил подготовку.

— Хватит здесь прохлаждаться, — мрачно буркнул Абу. — Забирайте всё, что набрали, и поехали...