Операция 'Бассейн с подогревом' - [10]

- Мысль неплохая, - отвечал я. - Я про сны. Но как быть с мальчиками (так мы называли наши доблестные органы, стоящие на страже и т.д.)? Думаешь, письма со снами они тормозить не будут? Ведь присниться может такое, в чем себе самому не всегда сознаешься. А тут сон в письме, да еще из-за рубежа. Ты как думаешь?

- Я думаю, это все рубежи, - промолвил мой друг. - Запомнить сон рубеж. Написать мне - рубеж. Письмо дойдет - еще рубеж, я отвечу - опять рубеж.

- Красиво говоришь. Тебе б не в инженера, Сева. Тебе бы в Цицероны с Апулеями.

- Пошути у меня, - сказал Севка. - Американская твоя рожа.

Тут он крепко обнял меня, прижал к себе и поцеловал, поскольку мама, папа, дедушка и Дора Мироновна (дедушкина вторая жена) уже вовсю барабанили по стеклу вагона с внутренней стороны и показывали на часы и делали угрожающие лица - до отхода поезда оставалось две минуты.

- Ну что, старик, - сказал я уже со ступеньки вагона. - Не увидимся больше, а?

- А во сне как же? - ответил Севка.

Поезд тронулся.

Нас много народа пришло провожать - дедушку в городе многие знали и уважали. Давид Абрамович Кондуктор явился и тотчас же, вероятно от наплыва чувств, стал чихать на весь перрон, но к моему удивлению без обычных для него побочных эффектов; папины друзья-фотографы пришли; какие-то мамины коллеги, из тех, кто не страшился неприятностей по службе (к отъезжающим тогда относились как к прокаженным - близко старались не подходить), мои друзья по школе подвалили - двое Сашечек-букашечек, Осик Сипатый со своей девушкой, Яник-с-яичко и др., ну и целый полк родственников, и все они, как по команде, вдруг стали прижимать платки к сухим глазам, громко шмыгать носами, махать руками, с траурным видом кричать: "Счастливо! Не забывайте!" и, натыкаясь друг на дружку, медленно идти за поездом. Присутствовать на собственных похоронах - занятие малоинтересное, и я поспешил ретироваться в купе.

9. РИМСКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

Не буду докучать читателю своими туристическими заметками (турист из меня никудышный) о городе Риме, где нас перед тем, как впустить в США, мариновали около четырех месяцев: снимали опечатки пальцев, фотографировали в фас и профиль, проверяли состояние здоровья, давали заполнять анкеты с многочисленными вопросами - в ответ на некоторые из них приходилось бессовестно лгать (состояли ли вы в комсомоле - гм, нет, не состоял; подвергались ли политическим гонениям? - ого, еще как, спрашиваете!).

Остановлюсь лишь вкратце на двух-трех ключевых событиях той римской весны. Большущий переполох вызвали результаты дедушкиного медицинского обследования, когда у него обнаружили какой-то шум в легких и даже пригрозили отправить назад. Не помню, как это все утряслось, по-моему, не обошлось без небольшого подношения врачу (духи "Красная Москва"). Еще больший переполох возник, когда папа одним прекрасным вечером застукал маму в кафе у фонтана Треви в обществе какого-то усатого итальянца в кожаных брюках, угощавшего маму кофе с мороженым. Папа там же, у Треви, закатил маме грандиозный скандал, который чуть было не кончился разводом, особенно когда выяснилось, что итальянец был никаким не итальянцем, а меховщиком из города Еревана. До развода дело, разумеется, не дошло, но после этой сцены у фонтана папа долго еще не мог прийти в себя, и то и дело доставал маму всевозможными армянскими загадками, как например: "Усатое, волосатое, в кожаных штанах, на стуле сидит, эспрессо пьет, к чужим женам пристает? Что это?" и т.д. Ну, а я тем временем подрабатывал на бензоколонке недалеко от Пирамиды, а после работы бегал по музеям города - все хотел найти оригинал того самого "Фомы" Караваджо, из которого Давид Абрамович Кондуктор смастерил для меня когда-то недолговечный мой кораблик, но "Фома" почему-то никак на глаза мне попадался.

К самым же ярким римским моим впечатлениям нужно отнести следующие три в порядке их интенсивности: во-первых, микеланджелова "Пиета" в соборе Св. Петра; во-вторых, площади города: пл. Навона, пл. Республики, пл. Испании, почти все, кроме пл. Пополо, и позже я объясню почему; ну и в-третьих, один художественный фильм, на который меня затащили мои новые приятели, ребята из города Кишинева: в фильме рассказывалась история одной белокурой девушки-сиротки, которая жила на опушке леса одна-одинешенька, и о том, как она приручила красивого коня гнедой масти, и как она кормила его, и поила, и мыла, и холила, и расчесывала ему гриву, и даже однажды с грехом пополам подковала, и конь был ей во всем послушен, и в благодарность за хорошее отношение всячески оберегал девушку - спас ее раз, например, от пожара в лесу, и позволял на себе ездить верхом с седлом и без седла, а вечерами под громкий аккомпанемент цикад и лягушек, только не падайте, жил с ней, как мужчина с женщиной, распрямив полуметровое свое естество и подрагивая от удовольствия ноздрями. Девушка же, в продолжении конских ласк кричала благим матом, высовывала язык и трогала себя за хорошо развитую грудь. Фильм назывался "Девушка и гнедой конь".

10. JFK

Аэропорт Кеннеди сверху похож на огромную новогоднюю елку, украшенную великим множеством посадочных огней.