Опекун - [21]

В антракте Аркадий попытался угостить нас в буфете. Он взял целую тарелку бутербродов с красной икрой. Машка вяло сжевала один, половину второго недоела, сказав:

— Икра плохая, к зубам липнет.

Икра, действительно, была чуть подсохшей. Со вчерашнего дня, что ли, осталась.

— Капризная девочка, — сказал Аркадий, когда Маша ушла в туалет, и мы остались одни. — Такое впечатление, что ты ее не воспитывал, а баловал, как мог.

Я кивнул.

— Как мог, — и развел руками. — А что было делать? Сирота, кто ж ее еще баловать-то будет.

Аркадий промолчал, а я продолжил.

— А вообще она приколистка. У нее в школе было задание нарисовать своих родителей. Так она нарисовала меня с ремнем в руках. Я в жизни ее не то что ремнем, подзатыльника не дал. Просто мы видели «Ералаш», там отчим в качестве угрозы повесил ремень на стену, на гвоздь. И когда Машка что-нибудь набедокурит, я всегда кричал: «Где ремень?»

Я усмехнулся.

— Она говорит: «Я просто пошутила». Приколистка, блин, — повторил я. — В школу вызывали, в опекунский совет сообщили. Еле оправдался, хорошо, что у меня с инспектором отношения неплохие сложились. Защитнички детей, блин.

— С Татьяной Андреевной? — спросил Аркадий.

— С Татьяной Андреевной, — кивнул я.

— Она мне говорила, что Маше с тобой повезло. Только я сомневаться начинаю. Так баловать тоже, наверное, неправильно.

Я пожал плечами.

— Как сумел. Может, у тебя теперь лучше получится.

— А ты, вообще, ее как-нибудь наказываешь? — спросил Аркадий.

— Знаешь, нет. Она повода не дает. Идеальный ребенок. Сирота же, — улыбнулся я.

Прозвенел третий звонок, появилась Маша, и мы прошли в зал.

Тигры оказались неинтересными. Ходили по кругу, прыгали с тумбы на тумбу да через обруч. А слоны произвели впечатление, особенно когда уже уходили с арены, и последний шел на задних ногах — прямо динозавр получился. Мы с Машкой оценили.

Но это было единственным позитивным моментом. Представление Маше не понравилось. На отца она внимания не обращала, демонстративно висла на мне. Аркадия это раздражало, он нервничал и злился. Я пытался сгладить углы, но тоже не особо получалось. В результате мы расстались недовольными друг другом. С Аркадием договорились созвониться в ближайшее время, пока без конкретных планов.

В машине я дергался. Несмотря на воскресенье, трафик был плотным, близилось восьмое марта, а мне надо быстро забросить Машку домой и ехать на показ. И я уже опаздывал.

— Все-таки он козел, — задумчиво сказала Машка.

— Кто? — автоматически спросил я, подрезая тачку на перекрестке и втискиваясь в дырку.

— Папка мой.

— А я подумал, тот хюндай, что на зеленый тормозить начал. Козел.

— Мне обязательно с ним жить надо?

— Не, Маш, он не козел. Нормальный мужик, обычный.

— Я хочу жить у тебя.

— Ничего, Машунь, я постараюсь тебя перехватить. Сейчас он в тебя попробует поиграть, хватит фунт лиха, и начнет чесать затылок, так ли ему все это надо. Потом женится и приведет бабу. Бабе ты, понятно, ни на… э-э, ни на фиг не нужна. Да и возраст у тебя начнется переходный, вообще с катушек слетишь. А баба, чтобы удержать, может и своего ребеночка родить. В доме ад начнется: младенец орет, титьку просит, ты с наушниками на голове рок кидаешь, школу прогуливаешь, учиться не хочешь, куришь потихоньку, и хорошо, если только сигареты. Ни отца, ни мачеху в грош не ставишь. А с мачехой еще и в открытых контрах. Стресс, однако, хоть снова в море беги. Он может и пить начать.

И есть мужик, готовый все проблемы взять на себя, да еще и денег за это не попросить. Да, баба эта его гипотетическая на меня молиться будет. Не, Машунь, я думаю, есть неплохие шансы, что года через два-три, ну, максимум четыре ты снова у меня окажешься.

— Три года это меньше чем восемь.

— Значительно, — согласился я.

— А вдруг он не женится?

— Женится, Машунь, сто пудов женится. Через год где-нибудь и женится. Чтоб не жениться, ущербным должен быть, а он вполне адекватен.

— А ты тоже женишься?

Я хмыкнул

— Вряд ли. Я три с половиной раза был женат, мне надоело.

— Как это, три с половиной? — удивилась Маша.

— Ну, если за половину считать Ольгу, — улыбнулся я.

Маша замолчала. Потом, когда мы были уже у самого дома, она спросила:

— А когда я вырасту, ты на мне сможешь жениться?

«Опаньки, — подумал я. — А вот и он, кто крадется незаметно».

— Машунь, — сказал я, помолчав, — я тебя очень люблю, люблю как родную дочь и я буду счастлив, если ты полюбишь человека, лучше подходящего тебе по возрасту, и выйдешь за него замуж.

— Причем тут возраст? — искренне удивилась Маша.

— Машунь, мне сорок лет. Когда тебе будет двадцать, мне будет пятьдесят. Это еще хоть как-то. Но, когда тебе будет тридцать, мне стукнет шестьдесят, а это уже критично. А сорок и семьдесят вообще не монтируются.

— Не понимаю, — пожала плечами Маша, — я тебя люблю, и мне все равно, сколько тебе лет.

— Маш, давай так. Сейчас мы забудем про этот разговор. А когда ты вырастешь, мы вспомним. И если будем живы и здоровы, то продолжим его. О’кей?

— А когда я вырасту?

— Через восемь лет, — сказал я, останавливаясь у подъезда.

— Я буду ждать, — очень серьезно объявила Маша.

— Хорошо, — я кивнул. — А сейчас беги домой, а мне еще надо по делам съездить. Ключи с собой?