Опция поиска - [6]

светло-каштановая толстая коска, курносый веснушчатый нос и задиристое сопрано.

Ее воинственные наскоки Леонида не напугали и не вызвали ответного

раздражения. Странно, но он не увидел за ними ни склочности, ни, тем более,

мелочности. Вместо этого он рассмотрел твердый характер и природное стремление

делать все самой, ни на кого не рассчитывая и не полагаясь. А может, не было

никакого природного стремления? А может, просто так жизнь сложилась? И он

подумал, про себя усмехнувшись, что посмотрел бы на того мужика, который

заставит ее подчиняться. И тут же понял, что никакого мужика рядом с ней не

потерпит. И тогда он стал навязываться с дружбой.

То ли по причине его непробиваемого безразличия к едкой язвительности

стихийной феминистки, то ли оттого, что самой феминистке неожиданно

понравилось с ним пикироваться и иногда даже о чем-то серьезном рассуждать,

позволяя себе поумничать и задеть по касательной не столь тонкого и начитанного

соседа, больше похожего на братка из анекдота, чем на законопослушного хозяина

оконно-балконной фирмы, Лера его от себя не прогнала. Теперь она рада, что не

прогнала.

В ухаживаниях и развлечениях, которые он предлагал своей даме, не было

ничего высокоинтеллектуального, утонченного или продвинутого. Никаких модных

выставок, показов коллекций, ночных клубов и прочих нынешних фенек. Он

традиционно вытаскивал Валерию на шашлыки в зону отдыха Сербора, менее

традиционно – на конные прогулки, хотя ни он сам, ни его дама ездить верхом не

умели. Они оставили кучу денег на аттракционах в «Сокольниках» и в уличных тирах,

где пуляли в жестяные мишени из «пневматики», и оба мазали. Вернее, кучу денег

оставил, конечно же, он, Леонид.

Но однажды он все-таки ее удивил. Видимо, опасаясь, что дама может

заскучать от шашлыков и аттракционов, он вызвал ее на турнир.

Леонид вдохновился этой идеей под впечатлением от прогулки по Вернисажу в

Измайлове. Незамысловатая ее суть состояла в том, чтобы посоревноваться, кто из

них продаст больше ненужных вещей, если, потеснив пенсионерскую мафию,

устроится торговать в блошином ряду, разложив свой товар прямо на дощатый

настил. Лера хмыкнула и согласилась. Она знала наперед, что в этом дурацком

турнире легко одержит победу, поскольку умение торговать было ею доведено до

совершенства на всех предыдущих работах, не считая ныне имеющейся.

Пошарив на антресолях, она нашла несколько разномастных кофейных чашек,

эстамп на фанерной доске с изображением кривой сосны над обрывом, старый

будильник и фарфоровую статуэтку балерины. Леонид нарыл у себя какие-то

длинные узкие железяки, которые называл надфилями, маленький, еще со школы,

изрисованный фломастерами альбом с почтовыми марками, несколько значков и

старые брючные ремни.

Они стремительно проиграли друг другу со счетом один-один. У Леры

моментально выкупили балерину и чашки, у Леонида – марки оптом, а соседи по

торговому ряду, которые и без того смотрели на пришлых недобро, услышав

запрошенную цену, хором обозвали их идиотами и велели больше здесь не

появляться. Было весело.

Той же осенью Леонид тяжеловесно предложил ей жить вместе, а то и

пожениться. Она согласилась. Она ждала таких слов, и она хотела их услышать. Но

сразу расставила все точки над i, уведомив претендента, что не создана для

материнства. Не то, что бы физиология не позволяет, а вот просто – не создана, и

все.

Без ненужного самокопания она истово не желала пуза, проблем с

молокоотсосом, пеленок, подгузников, какашек, бутылочек, сосок, колясок и всех

остальных родительских радостей. Будущий муж ее заявление воспринял спокойно и

тайм-аут не взял. Он сказал просто: «Ну, не создана, значит, не создана», и повез

невесту выбирать колечко.

Их быт был налажен, вся их жизнь была налажена. Они не скучали, когда

оставались вдвоем, и они по-прежнему друг другу нравились. То есть, были

симпатичны. То есть, их друг к другу тянуло. Любили? Если это любовь, то любили.

Хотя Лера избегала высокопарных определений, Леонид тоже.

И ни о каких переменах в семье они не помышляли. Леонид не делал грустно-

умильную рожу, глядя на соседских карапузов в коляске возле подъезда, и не

предлагал жене купить щенка, а Лера не тушевалась, когда знакомые задавали

расхожие вопросы о детках.

А вот теперь она чувствовала приближение беды. Катастрофы. Муж сделался

замкнутым и неразговорчивым. И холодным. Или равнодушным? Теперь частенько

супруги лишь за ужином перебрасывались ничего не значащими фразами, а потом

Леонид, отказавшись от чая, запускал компьютер, а потом молча отправлялся спать.

Если не приходила Юля. Если приходила Юля, то картина становилась иной.

Леонид оживал. Вот, как сейчас, например.

Лера начала понимать, что значит «я страдала». Лера страдала. Нервы

сдавали, и Лера принялась дерзить. Дерзить, хамить и говорить гадости. Мужу. Не

этой же, пропади оно все, дочечке…

Войдя на кухню, Леонид мимоходом кивнул жене и уселся на свое обычное

место. Следуя за ним по пятам и чуть ли приплясывая в щенячьем восторге, возле

обеденного стола материализовалась и глыбокоречинская нахалка и плюхнулась

напротив, заняв обычное место Леры. Семейная идиллия продолжалась.