Возле подъезда на скамеечке, вытянув длинные ноги, сидела Викуся, имея вид независимый и даже как бы незаинтересованный. Малиновая челка, ярко-полосатые гетры-самовязы, шарф в три оборота вокруг дутого воротника коротенькой курточки. Красота.
— Ну и чего ты тут киснешь? — хмыкнула Катя. — Сбежала?
— Почему — сбежала? — подшмыгивая носом вяло возмутилась Викуся. — Я же не в колонии строгого режима для особо одаренных, сделала уроки и погулять решила. И вот гуляю. Здесь случайно. Мимо шла.
— А… Тогда пошли, чайку попьем.
Они устроились на кухне и принялись пить чай с конфетами «Ласточка» и ванильными сушками.
— А где Геннадий? Поругались опять?
— Теть Кать, ну ведь ты знаешь, он зубрилка. У них во вторник контрошка по химии, вот он и засел. В субботу засел, прикинь?
Катя хмыкнула и отвернулась к окну. «Ноябрь, ты прекрасен! Прекрасен! Н-да….»
Викуся, воспользовавшись ее меланхолией, быстро сунула две конфетки в нагрудный кармашек рубашки и похлопала, сплющивая, чтобы не оттопыривались. — Теть Кать, чего тебе поделать надо? Хочешь, пропылесосю? Или вон керамику твою ужасную протру? Она и без пыли-то…
— Но-но! Ты не очень-то критику наводи, ценитель тоже… Я и без тебя все смогу протереть и пропылесосить, не дряхлая. Иди вон лучше в бронзулетках моих покопайся или, хочешь, мультики вместе посмотрим, а потом мне уйти надо будет снова, ты уж извини.
— Опять? Ты ж только пришла!
— Мне на работу надо, в пятницу кое-что не успела, а обещала.
— На работу? А была где? С утра пораньше?..
— М-м-м… У зубного? — спросила задумчиво Катя, рассматривая чаинки на дне чашки.
— Не у зубного! — парировала Викуся. — Ты сушки вон трескаешь, а после зубного два часа есть нельзя.
— А может, я добиралась оттуда два часа, — усмехнулась Катя.
— Ага. Во сколько же тебе тогда встать пришлось, чтобы два часа туда ехать? Не верю.
— Тогда на ранней службе в храме, как раз по времени сходится.
— Теть Кать, ты ж неверующая, какой еще храм?
— Почему же, Виктория, ты считаешь, что я неверующая? — удивилась Катя.
— Потому, тетя Катя, я считаю, что ты неверующая, что если бы ты была верующая, то носила бы обвисшую черную юбку и коричневый страшный платок и волосы бы не мыла.
— А почему волосы-то не мыла?
— А чего их мыть, если они все равно под платком?
— А может, я из начинающих, из, так сказать, новоначальных, — продолжала развлекаться Катя.
— В таком разе, теть Кать, тебе еще важнее как неновоначальной выглядеть, а ты в джинсах и кроссовках, так что версия твоя не принимается. Ну, если секрет, не говори, конечно. Если у тебя романтическая встреча до утра затянулась, то, конечно, об ней на каждом углу трепаться не будешь.
— Какая еще встреча! — возмутилась Катерина. — Не болтай чепуху! Я ходила на курсы записываться.
— На курсы! Опять?! Круто! Чему учить будут? На гида-переводчика с китайского? Какие-то полгода занятий, и ты сможешь водить по Кремлю толпы любознательных китайцев!
— Очень остроумно. Но — нет. Я, Виктория, ходила записываться на курсы вождения. Через улицу от нас — автомеханический колледж, при нем курсы, я на них записалась. Занятия с нового года, после каникул. Я дала тебе полный отчет?
— А у тебя чего, машина есть?
— Да, от родителей осталась, «Шкода» старенькая.
— А… — произнесла незаинтересованным голосом Вика. Про родителей она предпочитала ничего не выяснять, и про тети Катиных тоже.
— И вообще, что ты меня забалтываешь, мне выходить уже скоро.
Викуся и не собиралась ее забалтывать. Викуся собиралась выведать, где она все-таки была, и очень ловко в том преуспела. Викуся должна была держать ее жизнь под контролем, чтобы, мало ли, не нашелся кто-нибудь шустрый и не переманил ее у Викуси насовсем, а этого не должно произойти никогда, никогда.
— Теть Кать, а можно я останусь, тебя подожду? Ты надолго?
— Надеюсь, ненадолго, а остаться нельзя, ты же знаешь. Может Борис Сергеевич прийти, решит, что ты квартирный воришка, и заметет тебя в кутузку.
Викуся вздохнула и, подволакивая ноги, пошла смотреть бронзулетки.
— Теть Кать, а чего ты меня к себе не возьмешь? Квартира такая классная, три комнаты, места на всех хватит… Я бы тебе пылесосила каждый день, и за ужасом керамическим бы следила. И школа рядом, переводиться не нужно…
— Ага. Ну да. Я тебя пропишу, а ты мне ножичком по горлу и в колодец. И будете тут с Геннадием на пару химию учить. Вот только не сопи. Не порти наши высокие отношения. А то я думать начну, что ты только и исключительно из корыстных соображений тут чуть не каждый день тусуешься. Старость мою покоишь.
— Теть Кать, а чего Борис этот все сюда таскается?
— Потому что имеет право, — без интонаций ответила Катя.
— Но ведь ты же хозяйка? Твоя же квартира! Возьми и не пускай его больше, придурка!
— А ты откуда знаешь, что я хозяйка?
«С мое на лавочке посидишь, еще не то узнаешь», — под нос пробубнила Викуся, а громче добавила:
— Случайно, от бабушек.
— Дело в том, Виктория, что когда-то давно, когда еще были живы мои папа и мама, я совершила одну глупость, хотя они меня и предостерегали.
— Какую глупость? Вышла за него замуж и прописала?
— Я же сказала — одну, а ты перечислила две. Вышла замуж. А прописка — это уже вытекающее следствие, его мой отец прописал по моей просьбе. Мальчик был иногородний, не мог же он жить без прописки…
