Опасный канун - [11]
— А что тебе мешает? — спросила Муми-мама.
— Меня никто не приглашал, — угрюмо ответила Миса.
— Возьми подушку, малышка Миса, и полезай к ним наверх, — сказала Муми-мама.
— Нет, теперь мне уже расхотелось, — сказала Миса и пошла восвояси. Потом села в углу и расплакалась.
«Почему всё бывает вот так? — думала она. — Почему всё всегда складывается для меня так печально и сложно?»
А Муми-мама всю ночь не могла сомкнуть глаз.
Она лежала, прислушиваясь к бульканью воды под полом, и у неё кошки скребли на сердце. Она слышала, как Эмма, бормоча себе под нос, ходит взад и вперёд у стен дома. В глубине леса кричала какая-то неведомая зверюшка.
— Муми-папа, — прошептала она.
— Мм… — ответил он из-под подушек.
— У меня кошки скребут на сердце.
— Всё будет хорошо, вот увидишь, — пробормотал Муми-папа и снова заснул.
Муми-мама полежала некоторое время, глядя на лес. Но мало-помалу сон сморил её, и в гостиной воцарилась ночь.
Прошло, должно быть, не более часа.
Затем по полу промелькнула тень и остановилась у чулана. Это была Эмма. Изо всех своих старушечьих сил и со страшной злостью она выдернула палку Муми-папы из крыши «чулана» и забросила далеко в воду и палку, и фалинь.
— Так испортить суфлёрскую! — пробормотала она себе под нос, схватила мимоходом с чайного стола банку с сахаром, сунула её в карман и отправилась на своё обычное спальное место.
Освободившись от швартовых, дом тотчас поплыл по течению. Светящаяся гирлянда из синих и красных лампочек ещё какое-то время мерцала среди стволов деревьев.
Затем она исчезла, и лес озаряло лишь пепельно-белое сияние луны.
Глава пятая,
о том, что бывает, когда свистят в театре
Фрёкен Снорк проснулась оттого, что замёрзла. Её чёлка насквозь промокла. Туман ковровыми дорожками стлался между деревьев, дальше всё бледнело и исчезало за серой стеной. Отсыревшие стволы деревьев были угольно-чёрными, но мох и лишайник на них посветлели и повсюду вырисовывались красивыми розовыми узорами.
Фрёкен Снорк ещё глубже зарылась головой в подушку, не желая оторваться от приятного сна. А снилось ей, что её нос стал совсем маленьким, таким чудесным. Но заснуть ей не удалось.
Она вдруг почувствовала: произошло что-то неладное.
Она вскочила в постели и огляделась.
Вокруг деревья, туман, вода. И никакого дома. Дома нет, они всецело предоставлены самим себе.
Некоторое время она сидела молча.
Затем наклонилась и осторожно потрясла Муми-тролля.
— Защити меня, — прошептала она, — мой милый, защити меня!
— Это что, новая игра? — впросонках спросил Муми-тролль.
— Нет, это взаправду, — сказала фрёкен Снорк, глядя на него тёмными от страха глазами.
Кап-кап — грустно капало вокруг в чёрную воду. За ночь с цветов осыпались все лепестки. Было холодно.
Они долго сидели неподвижно, тесно прижавшись друг к другу. Фрёкен Снорк тихо плакала в подушку.
Наконец Муми-тролль поднялся и машинально запустил руку в корзинку с завтраком, висевшую на сучке.
Она была полна бутербродов в аккуратных свёртках из шёлковой бумаги, по два разных бутерброда в свёртке. Он разложил их рядком друг за другом, но есть не хотелось.
Тут он увидел, что мама что-то написала на свёртках. На каждом стояло: «Сыр», или: «Только масло», или: «Дорогая колбаса», или: «С добрым утром!». На последнем она написала: «Это от папы». Внутри была банка с паштетом из омара, которую папа приберегал с весны.
На мгновение Муми-троллю подумалось, что всё не так страшно, как кажется.
— Съешь свои бутерброды, тогда и плачь, — сказал он. — Мы будем пробираться через лес. Да расчеши немного чёлку, я люблю смотреть на тебя, только когда ты красивая!
Целый день карабкались Муми-тролль и фрёкен Снорк с дерева на дерево, пробираясь через лес. Только под вечер они впервые увидели зелёный мох. Просвечивая под водой, он мало-помалу поднимался к поверхности и становился твёрдой сушей.
О благодать снова стоять на земле и погружать лапы в славный мягкий мох! Лес тут был еловый. Повсюду вокруг в вечерней тишине куковали кукушки, под массивными елями плясали рои комаров. (К счастью, комару не под силу прокусить кожу Муми-тролля.)
Муми-тролль во весь рост растянулся на мху. Голова у него шла кругом от беспокойной воды, которая струилась и струилась мимо.
— Я играю в такую игру, будто ты похитил меня, — прошептала фрёкен Снорк.
— Так оно и было, — ласково ответил Муми-тролль. — Ты ужасно кричала, но я всё равно тебя похитил.
Солнце зашло, но в июне не бывает сколько-нибудь заметной темноты> Ночь была светлая, полная грёз и волшебства.
В глубине леса под елями сверкнула искра, вспыхнул огонь. Это был крохотный костёр из хвои и сучков, и можно было разглядеть множество маленьких букашек-таракашек, которые силились закатить в огонь еловую шишку.
— Они отмечают костром канун Иванова дня, — сказала фрёкен Снорк.
— Да, — печально отозвался Муми-тролль. — Мы совсем забыли, что сегодня канун Иванова дня.
Их охватила тоска по дому. Они встали и пошли дальше в лес.
Об эту пору дома, в Муми-доле, у Муми-папы обычно был сготовлен яблочный сидр. Костёр накануне Иванова дня зажигался всегда у моря, и вся мелюзга, проживавшая в лесу и долине, приходила посмотреть на него. Дальше по берегу и на островах зажигались другие костры, однако костёр Муми-семьи всегда был самый большой. Когда он разгорался вовсю, Муми-тролль обычно нырял в тёплую морскую воду, ложился на мёртвую зыбь и плыл, глядя на него.
