Опасные пути - [230]

Это был высокий помост, к которому с двух сторон вели две лестницы без перил. Отряд драгун окружал его. Наверху, на площадке, стояло пятеро мужчин; у их ног лежали четыре балки, веревки, жерди и другие предметы, назначение которых не могло остаться загадкой.

Тележка остановилась у одной из лестниц. В толпе воцарилось гробовое молчание. Лашоссе, который после пытки плохо держался на ногах, подняли из тележки. Поддерживаемый двумя тюремщиками, он должен был еще раз прослушать приговор.

Голос Баше разносился по всей площади. Затем все видели, как монах поцеловал осужденного и как они вместе поднялись на площадку эшафота.

Перед лицом смерти Лашоссе, казалось, приобрел новые силы. Он сорвал с себя камзол и, оттолкнув палачей, остановился в позе человека, здорового и бодрого, точно не испытал страшной пытки. Он еще раз огляделся вокруг, поднял взор к крыше ратуши, озаренной золотыми лучами утреннего солнца, потом послал поцелуй по направлению улицы Жуи и отдался в руки палачей.

— Бейте крепче и вернее! — громко сказал он им.

Он в одно мгновение был привязан к балкам; монах опустился на колени возле него. Тогда вперед вышел бородатый человек, размахивая вокруг головы железной дубиной. Помощники крепко натянули веревки; дубина внезапно опустилась со страшной силой; что-то хрустнуло, подобно треснувшему стеклу. Казнимый содрогнулся. Снова опустилось страшное орудие, раздробляя члены. Лашоссе не вскрикнул; он только слабо стонал.

— Молодчина! Бедовый малый! Жаль его! — пронеслось по рядам зрителей.

— Думай о Боге! Помни о Боге! Да умилосердится Он над тобой! — твердил умирающему монах.

— Смертельный удар! — громко приказал Баше.

Палач снова взмахнул дубиной.

— Отойди в лучший мир с верой в милосердие Христа! — воскликнул монах, — в последнее мгновение призови громко имя Спасителя!

Дубина опустилась со свистом, раздробив грудь преступника и он испустил наконец крик — первый и последний.

— Произнеси имя Спасителя! — еще раз повторил доминиканец, но умирающий не назвал святого имени; он чуть слышно прошептал: “Сюзанна!” и перестал дышать.

Вокруг эшафота немедленно затрещали барабаны, и этот грохот раскатился вдоль улиц, пока не замер на углу улиц Жуи и Св. Антония.

Герцогиня Дамарр слышала страшный звук; она бросилась на колени и погрузилась в горячую молитву. Вместо распятия в ее руках был тот маленький футляр, который за час до того передал ей Ренэ по поручению Лашоссе.

XVII Конец опасного пути

Осенний ветер бушевал в дворцовых садах и на обширных террасах, но, несмотря на это, королевский двор все еще не покинул Версаля, так как погода все-таки благоприятствовала прогулкам по прекрасным паркам.

К тому же в этом году король особенно увлекался охотой. Сезон был блестящий. Генриетта Орлеанская вернулась из Англии, где ее миссия при дворе английского короля Карла II оказалась вполне удачной. Ждали только благоприятного случая, чтобы напасть на Голландию.

Герцог Орлеанский и его приверженцы держались по-видимому мнений королевского двора, но только по-видимому; в сущности же они только были принуждены повиноваться; изгнанный шевалье де Лоррэн все еще томился в Риме, и его друзья мечтали о мести.

Пока герцогиня была жива, дорога в веселый Париж оставалась для де Лоррэна закрытой. Генриетта, казалось, вовсе не обращала внимания на разлад, причиной которого была она сама. Ее двор в Сэн-Клу отличался оживлением и блеском, и даже ее строптивый супруг поддался, по-видимому, общему настроению: он стал гораздо общительнее.

Луиза де Лавальер жила тихо и одиноко среди пышного двора. Она все еще была счастлива хотя бы тем, что от времени до времени видела короля, слышала от него ласковое слово. У нее было одно удовлетворение: что королева Франции обращала на нее внимание. Она без всякой зависти смотрела, как маркиза Монтеспан поднималась все выше и выше по лестнице почестей. Однако в один прекрасный день ее жестокосердный друг-король обошелся с ней с таким пренебрежением, что она не могла удержать слезы и дерзнула спросить:

— Государь, неужели в Вашем сердце уже не осталось ни искры старой привязанности ко мне?

По несчастной случайности король находился в этот день в одном из своих деспотических настроений и воспользовался случаем навсегда оттолкнуть Лавальер. Он несколько мгновений осматривал комнату, потом схватил за шиворот маленькую испанскую собачку и бросил ее на колени герцогини, со словами:

— Вот, возьмите то, что Вам подобает!

Лавальер не вскрикнула и не заплакала; не говоря ни слова, она нежно взяла собачку на руки и вышла из комнаты, а король занялся разговором с Атенаисой Монтеспан, в помещении которой происходила эта сцена.

Луиза де Лавальер достигла высшей, страшной точки своего опасного пути. Она удалилась в Шальо. Маркиза Монтеспан была теперь полной госпожой положения; на ее дороге стоял только граф де Лозен.

— Вы что-то скрываете от меня, — сказал ей однажды король, проводивший у нее вечер и по своему обыкновению ходившей взад и вперед по комнате.

— Я молчу, Ваше величество, потому что не смею огорчать Вас.

— Но… Вы все время намекаете на Лозена. Из-за этого человека у меня нет теперь ни минуты покоя. Мой брат, герцогиня Орлеанская, королева, мой главный министр, даже мой Бонтан, — все в один голос уверяют, что недопустима даже мысль об отношениях де Лозена и принцессы Монпансье; Вы же, Атенаиса, еще в Дюнкирхене уверяли меня, что граф и принцесса состоят в тайном браке. Я не могу поверить этому. Такая дерзость была бы слишком ужасна… Где же доказательства, мой прекрасный друг? — с улыбкой продолжал Людовик, лаская прелестную шейку фаворитки.