Опасные гастроли - [14]

Этот идеал в образе циркового наездника снился мне всю ночь!

Нет, конечно же я не пала так низко, чтобы влюбиться в него самым пошлым образом и домогаться его поцелуев! Просто случилось удивительное совпадение — именно таким я бы вообразила себе романтического героя из книжки, даже из стихов — если там возникал красавец Антиной или Парис с яблоком в руке. Ничего удивительного — каким бы еще должен был быть юноша, живущий на брегах Средиземного моря? Более того, говорила я себе, ведь Лучиано Гверра у себя на родине красавцем, скорее всего, не считался бы — там таких кудрявых черноглазых молодцов, наследников Августа и Цезаря, как у нас — белобрысых румяных детин, косая сажень в плечах.

Но наутро я была сама не своя, все у меня валилось из рук, и я обнаружила, что сижу бездумно и бессмысленно с книжкой на коленях, лишь когда мои драгоценные воспитанницы, забыв о поставленном перед ними натюрморте — букете анютиных глазок в вазочке наподобие амфоры, — стали шептаться уж чересчур громко. Менее всего их привлекала сейчас акварель — а более всего волновали красавцы-наездники. Они сравнивали того долговязого, что ездил, стоя ногами на двух лошадях разом, и красивого юношу, который выехал верхом на белом коне, правя при этом длинными вожжами еще и другим конем, который выступал впереди; оба коня танцевали в лад, и это называлось «тандем». Юноша был старший сын де Баха, Альберт, а средний и младший вольтижировали, очень ловко вертясь на конских спинах. Не обошлось и без воспоминаний о красавчике-итальянце.

То же самое творилось и с мальчиками. Но им еще понравился канатоходец с белыми веерами для равновесия. Притащить в дом лошадь было бы немыслимо, но найти веревку они могли — и нашли. Мы узнали об этом по грохоту и громким рыданиям Николеньки. После чего я пошла к Варваре Петровне и напомнила ей, что на манеже был еще штукарь, кидавший вверх полдюжины тарелок и четыре горящих факела. Беда угрожала всей нашей посуде.

— Так что же делать, мисс Бетти? — спросила она меня. — Жить без посуды и есть руками, пока они не образумятся?

Порой Варвара Петровна мыслила хоть и разумно, да грубовато.

— Я полагаю, надо пообещать им другой поход в цирк, если будут вести себя примерно, — отвечала я. — Пусть внимательно разглядят штукаря с его затеями. А я им объясню, что это его ремесло, такое же, как ремесло сапожника. Вчера его кундштюки были для них феерическим праздником — так пусть станут исполнением ремесла, коли угодно.

— И кто же поведет их туда?

— С вашего позволения, я и поведу. Иначе от них спасу не будет.

Эта мысль пришла мне в голову внезапно — и очень мне самой понравилась. Она была логична — если мальчики, осознав, что штукарь с итальянской фамилией Гримальди, но совершенно не похожий на потомка Цезарей и Брутов, кидает тарелки за деньги, каждый день и много лет подряд, так что ему это ремесло и самому надоело, угомонятся — точно так же и я, опять увидев наездника, изображающего солдата, пригляжусь внимательнее, увижу в нем обыкновенного итальянца, из тех, что ради заработка готовы заехать хоть в Лифляндию, — и тоже угомонюсь.

Мы отправили Сидора в цирк взять ложу, причем я нарочно попросила его о ложе в первом ярусе, чтобы Вася с Николенькой надышались опилками и поняли, как неприятен труд штукаря.

Старый бездельник пробродил где-то битый час, явился и доложил, что все ложи выкуплены, а поскольку представления будут даваться трижды в неделю, то и придется нам малость обождать.

— Ах, как я устала от этой Риги! — воскликнула Варвара Петровна. И я ее понимала — вернее, поняла после того, как она как-то, затосковав о столице, принялась вспоминать балы, на которых танцевала еще девицею: это чинные полонезы и смехотворные котильоны, это томные стремительные вальсы и бешеные мазурки прежних времен, с топотом, грохотом и только что не присвистом. Здесь же для русских чиновников и их жен список развлечений был скуден, на балы в Дворянское собрание звали редко, Немецкий театр был им скучен, — дамы только по-французски несколько понимали, раз в кои веки приехал «гимнастический цирк» — и то туда уже не пробиться.

Согласитесь, даже самые замечательные домашние спектакли не заменят настоящего театрального представления, да еще на русском языке, с хорошими актерами. Я до сих пор вспоминаю «Замужнюю невесту» князя Шаховского, которую видела и в Москве, и в Санкт-Петербурге. А когда пытались мы поставить тут «Урок дочкам» Крылова, то я чуть рассудка не лишилась — барышни мои не рождены для сцены, и даже если вдруг заучат наизусть слова, то рапортуют, будто унтер-офицер на плацу. А ведь пьеса словно нарочно для них написана — о том, до чего может довести любовь к иноземщине.

Сидор получил приказание каждое утро спозаранку отправляться к цирку, чтобы успеть взять ложу сразу же, как объявят, что она свободна. А я впервые обрадовалась тому, что мы опять идем в Верманский парк. И даже торопила девиц, которые собирались так тщательно, словно под венец.

Я поняла, что Малый Верманский парк выбран для цирка непроста — в нем, должно быть, по утрам выводят лошадей. Конюшню (длинное здание было именно конюшней, в которой ночевали конюхи и прочие служители) поставили так, что она простиралась вдоль ограды и закрывала от посторонних взоров площадку, где удобно было ходить с лошадьми, а с другой стороны эту площадку закрывали кусты сирени. Когда мальчики опять пристали ко мне с вопросами о цирке, я предложила им прогуляться там — глядишь, и удастся разглядеть поближе знаменитых скакунов.