Опасность - [6]

Тревогу забили только тогда, когда обезумевшие от горя родители оранжевых хипарей стали обивать пороги соответствующих служб со слезными просьбами вернуть их мальчиков (девочек), попавших в сияющие лапы Клюева-Лабриолы. Первоначально криминал в действиях бывшего официанта отыскать было довольно трудно: паства приходила к пророку сама, насильно не удерживалась и добровольно оставалась при Лабриоле, проводя досуг за пением, странными молитвами и раздачей портретиков-листовочек. Первые подозрения возникли, когда несколько оранжевых мальчишек были похищены отчаявшимися родителями прямо с мест дислокации секты и доставлены в Кащенко. Эксперты обследовали пареньков с помощью тестов и высказали предположение, что религиозный транс может быть искусственного происхождения, поскольку такого рода гипноблокаду удерживают только сильные нейролептики. Тем временем оранжевые предприняли в Москве несколько громких акций, самыми заметными из которых были попытки сорвать службу в Елоховском соборе и вступить в прилюдную перебранку со священнослужителями. В Богоявленской церкви паства Клюева-Лабриолы попыталась осквернить алтарь, и дважды оранжевые выдвигали заслоны из собственных тел на пути крестного хода. А еще были прискорбные инциденты в Мытищах, в Сергиевом Посаде, в Волоколамске и в Клину…

Когда генерал Голубев с мрачной гримасой вручил мне тощенькую папку с надписью «Лабриола», внутри палки бултыхалось только с десяток родительских жалоб-криков, несколько милицейских протоколов и то самое заключение экспертизы насчет применения нейролептиков, которое, впрочем, было предположительным. Сережа Некрасов, к которому я неофициально обратился за содействием, виновато признал, что значительная часть больших транквилизаторов обладает целым рядом до конца не изученных побочных действий, причем в девяноста процентах из ста факты нерегулярного использования гражданами нейролептиков на лабораторном уровне зафиксировать под протокол нельзя. Результаты будут всегда спорными, то есть недостаточными для предъявления обвинений. «Очень мило, – сказал тогда я Некрасову. – Чего же стоит вся ваша хваленая наука?» На что Сережа, помню, без колебаний ответил: «Наука, Макс, умеет много гитик».

Но много не означает все… Поняв, что медицина бессильна, я попытался зайти с другой стороны. Две проблемы заинтересовали меня: финансовые возможности Лабриолова братства и несколько любопытных совпадений, которые могли быть случайными. Или не случайными. Я достоверно выяснил, что никто из будущих оранжевых, поступая к Пророку, не делал никаких пожертвований в фонд братства, и было совершенно необъяснимо, откуда же брались огромные средства на содержание многотысячной паствы (кормил-поил оранжевых Лабриола на свои, что неизбежно влетало в копеечку даже при том, что кушанья были явно не из «Националя»). Кроме того, производство листовок, рекламирующих Конец света и самого Сияющего Клюева, требовало еще больших затрат – и тоже абсолютно было неясно, откуда Лабриола брал деньги. Не откладывал же он, в конце концов, в кубышку все чаевые, полученные им за десять лет беспорочной службы в ресторане?

Среди совпадений самым интересным оказалось то, что наибольшую активность секта Лабриолы стала проявлять в пору, когда в Верховном Совете вылупился странный законопроект, касающийся ограничения прав представителей нетрадиционных религиозных учений. Законопроект, первоначально не имевший шансов собрать необходимое число голосов, после инцидентов в Елоховском и особенно в Сергиевом Посаде стал приобретать в парламенте все больше сторонников, озабоченных – как писала пресса – засильем мистицизма, сатанизма, экуменических ересей и привозного из-за океана протестантизма. Мой единственный и не очень надежный контакт в Службе внутренней безопасности Московской патриархии, белобрысый и флегматичный отец Константин по моей просьбе попробовал что-то выяснить по своим каналам. Но кроме слуха о том, что елоховский настоятель был заранее предупрежден о вторжении оранжевых, ничего раздобыть ему не удалось. Слух же, как известно, к делу не подошьешь. А ко времени заключительных дебатов в Верховном Совете по злополучному законопроекту и сам отец Константин неожиданно получил новое назначение и отправился защищать дипломатические интересы Патриархии то ли в Грецию, то ли в Черногорию. Закон таки был принят парламентом подавляющим большинством голосов – как раз накануне запланированных гастролей в России американской телезвезды пастора Генри Абрахамса, которые, разумеется, теперь состояться не могли. «Можно закрывать дело?» – осведомился я, придя к генералу Голубеву с порядком распухшей папкой в руке. «Ну отчего же? – вяло возразил мне Голубев, рассеянно пролистывая досье. – Кое-что ты откопал… Насчет денег любопытно, и про транквилизаторы… СВБ Патриархии тут, конечно же, ни при чем, но… В общем, имеет смысл, наверное, брать этого Клюева…» Пока я выбивал прокурорскую санкцию, Сияющий Пророк Лабриола элегантно ушел из-под юрисдикции Минбеза, откочевав вместе со своими оранжевыми хламидами на Западную Украину. У тамошних властей как раз тогда начинались проблемы с униатами, и я не сомневался, что украинская гастроль Клюева в финансовом отношении пройдет удачно. Дело же так и осталось незакрытым; я его из принципа не закрывал, держал под рукой как напоминание о собственной бездарности.