Опасность - [5]

«Малевич», прогулочный двухпалубный теплоходик, некогда носивший гордое имя «Энвера Ходжи», а затем долгое время прозябавший под скучным прозвищем «Первомай», скандально потерпел крушение и затонул прошлой осенью близ волжского города Углич Ярославской области – города, известного народу вовсе не благодаря заводу часовых камней, лесопилке, гидроэлектростанции и Опытному Ордена Дружбы народов сыроваренному комбинату (в ассортименте – сыр бри, сыр камамбер, сыр рокфор и ностальгический сыр степной), но, прежде всего, как место, где зарезали царевича Димитрия. Покойный царевич исправно кормил здешних экскурсоводов уже лет сто, однако в последние два-три года поток экскурсантов заметно иссяк. Очевидно, на фоне многочисленных преступных разборок между авторитетами какой-то одинокий пацан – пусть и царского рода, и вдобавок убитый по наводке из Кремля – перестал представлять особый интерес. Отдельно взятый кровавый мальчик в глазах царя Бориса Годунова в глазах редкой скучающей публики из числа новых русских был заурядным криминальным эпизодом из далекого прошлого. Вот если бы к убийству царевича оказался бы каким-то образом причастен тот, другой Борис из Кремля – это было бы гораздо забавнее… После катастрофы «Малевича» городок чуть было не обогатился новой достопримечательностью, к которой можно было бы водить новых туристов, – Местом Трагической Гибели Депутата Верховного Совета Со Всей Его Охраной. Дело в том, что упомянутый депутат, член Президиума ВС Олег Безбородко плыл именно на «Малевиче», отдыхая от написания очередной главы новой российской Конституции. Пресловутый проект Безбородко, как я понял, был альтернативен проекту президентскому – хотя сам я, как ни старался, так и не смог уловить принципиальную разницу. К моменту аварии «Малевича» (ночью столкнулся с буксиром, ведомым вдребезги пьяным лоцманом) безбородкинская Конституция была доведена до большей кондиции, и поэтому катастрофа теплоходика Верховным Советом была названа попыткой политического покушения, а нашего генерала Голубева тут же вызвали на закрытое заседание Парламента и потребовали провести нелицеприятное расследование. Ни охрана депутата, ни сам депутат счастливо не пострадали при происшествии – если не считать легкой контузии, полученной самим автором проекта Конституции в результате падения на его голову спасательного круга с незакрашенной надписью «Первомай». Но жертва «Первомая», по ее собственным уверениям, пережила психологический стресс, от чего темпы написания Основного Закона несколько замедлились и президентская бригада вырвалась вперед. Само по себе дело не стоило выеденного яйца и протрезвевший лоцман, признавший свою вину, благополучно отбывал срок в одном из пермских ИТЛ. Тем не менее мифическое дело о покушении продолжало существовать, обрастать подробностями, публикациями в прессе, а мне приходилось ежемесячно составлять и для Голубева, и для нашей пресс-службы массу никому не нужных оправдательных бумаг. По-моему, хитроумный Безбородко пытался использовать оплошность пьяного речника на все двести процентов, по этой причине моя простая версия его категорически не устраивала. Отчаявшись, я высказал на одной из встреч с контуженным депутатом оригинальную гипотезу, согласно которой преступную руку лоцмана если кто и направлял, то скорее уж не Президент, а угличские городские власти, надеясь на приток любопытных туристов и, чем черт не шутит, на строительство в перспективе нового Храма-на-крови близ места аварии, на набережной. Эта версия, по моему мнению, обязана была польстить депутату. Депутат же так прикипел к своей собственной трактовке трагических событий, настолько вжился в образ недорезанного царевича Димитрия, что мою гипотезу с негодованием отверг, да еще заявил, кажется, на Президиуме ВС, что Лубянка-де пытается спрятать концы в воду…

Дело Сияющего Лабриолы было куда более серьезным, чем безбородкинские водные процедуры, еще более скандальным и совершенно бесперспективным в смысле отыскания злополучных концов. Примерно до августа 1992 года Сын Солнца и Луны, Сияющий и Несравненный пророк Юсеф Лабриола звался Евгением Васильевичем Клюевым и работал официантом в «Национале». В октябре того же года на улицах Москвы впервые появились длинноволосые юноши и девушки в ярко-оранжевых хламидах, издали похожих на комбинезоны дорожных ремонтников. Оранжевые длинноволосики заунывно распевали какую-то чушь и раздавали всем встречным-поперечным глянцевые цветные портретики самого Евгения Васильевича, голова которого была украшена чем-то вроде папской тиары. На обороте Сияющий и Несравненный пророк Клюев предупреждал граждан о предстоящем и скором Конце света, обещая спасение лишь тем, кто оперативно покается в своих грехах и вступит в оранжевое братство Юсефа Лабриолы. Почему экс-официант из «Националя» назвался именем всеми забытого итальянского марксиста Антонио Лабриолы, я понятия не имел. Да и вообще: до февраля нынешнего года хипповатые последователи пророка Клюева были любопытны только журналистам, но никак не нашему ведомству. К тому времени свобода сходить с ума каждому и по-своему Комитетом абсолютно не ограничивалась. Хочешь называть себя пророком, живым Богом или внучатым племянником Девы Марии – пожалуйста. За сход лавин и съезд крыш Лубянка ответственности не несет.