Опасное знание - [38]

Это был высокий и сильный блондин со светло-голубыми, почти бесцветными глазами — настоящий викинг. На нем была замшевая куртка и слаломные брюки. Он стоял, опираясь на палки.

— Я был на Скархольмене и вкусно поел там, — сказал Эрик Берггрен. — Могу порекомендовать вам местечко, где прекрасно кормят.

— С нас хватит шоколада со взбитыми сливками, — сказала Ульрика.

Эрик рассмеялся. Некоторое время мы молчали. Он смотрел на озеро. Глаза его беспокойно бегали.

— Скоро лед на Экольне станет совсем твердым, — заметил он.

— Вы часто бываете здесь? — спросил я.

— Когда хороший снег, я часто приезжаю сюда, — ответил он. — Я люблю ходить на лыжах. И всегда был страстным лыжником. Когда я был маленький, в такие дни я даже удирал с уроков.

Эрик снова рассмеялся. Секунду он смотрел на меня, потом взгляд его скользнул куда-то вверх и побежал по окружающему ландшафту.

— Как хорошо уехать иногда из города, — продолжал он. — И провести на природе хотя бы несколько часов.

Он опять замолчал.

— Я слышал, что вы будете вести семинар, которым руководил Манфред Лундберг? — спросил я.

— Ну, до начала семинарских занятий еще несколько дней, — ответил Берггрен.

— Вы были здесь все утро? — спросил я.

— Почти с девяти часов, — ответил он. — Надо выходить раньше, до того как солнце растопит снег.

— Тогда вы, наверное, не знаете, что Мэрту Хофстедтер нашли мертвую, — сказал я. — Убита.

Он выпрямился и уже не опирался больше на палки. Так он и стоял совершенно неподвижно, прямой, как статуя.

— Мертвую, — повторил он. — Убита! Какой ужас! Где?

— В «Каролине». В мужском туалете с северной стороны.

— Чудовищно! Когда это случилось?

— Вчера вечером.

— Вчера вечером… — повторил он.

— Они влезли туда через окно, — объяснил я.

Он снова оперся о палки.

— Невероятно, — сказал он. — Мы расстались с ней всего за несколько часов до этого. Брат Эрнста собрал нас всех в «Альме» на следственный эксперимент. По поводу убийства Манфреда Лундберга. И она была весела и жизнерадостна, как всегда.

Мы молча стояли несколько секунд.

— Ужасно, — снова повторил он. — Кто же мог это сделать?

— Что на ней было надето вчера вечером? — спросил я.

— Во время следственного эксперимента?

Я кивнул головой. Он некоторое время раздумывал, стараясь припомнить.

— Не помню, — сказал он наконец. — А какое это имеет значение?

Какой-то миг он смотрел на меня своими светло-голубыми глазами.

— В общем, никакого. Я просто так спросил.

Он снова опустил глаза. Потом покачал головой.

— И все-таки во всей этой истории есть одна интересная деталь, — сказал я. — Под окном были найдены галоши Манфреда Лундберга.

— Не может быть! — вырвалось у него.

— Да, история совершенно фантастическая, — согласился я.

Мы снова помолчали.

— Пожалуй, самое лучшее сейчас — это как можно скорее вернуться в город, — сказал он.

Мы попрощались. Он пошел к лыжному домику. А мы продолжали свой путь к Скархольмену. Пить шоколад со взбитыми сливками было еще рано. День был действительно чудесный. Но тупая ноющая боль в голове меня по-прежнему не отпускала. И где-то в самом мозгу что-то непрерывно жужжало и гудело.

13. Бруберг

Когда позвонил Харальд, я уже не спал. Я лежал в какой-то полудремоте и слышал, как Биргит ходит по квартире. Была пятница. Утром у нее не было уроков. Гудение пылесоса, как и стиральной машины, оказывает двойное действие: оно и раздражает и усыпляет одновременно. Должно быть, мне все-таки что-то снилось. Я сидел в семинарской аудитории юридического факультета. И чувствовал себя очень неловко, потому что на мне, как это ни странно, была пижама. Манфред Лундберг что-то объяснял унылым монотонным голосом, не делая ни единой паузы между словами — хотя бы для дыхания. Я долго не мог понять, как это у него получается. Вдруг часы пробили четыре четверти. Из Манфреда стал выходить воздух. Так вот оно что! Оказывается, все это время он набирал в легкие воздух, не выдыхая его. Теперь все стало на свое место. Он сидел в своем полосатом костюме и быстро уменьшался в объеме. Скоро на стуле остался только костюм. «Манфред ушел», — сказал чей-то голос. К стулу подошел Ёста Петерсон и повесил костюм на вешалку. Потом он повесил куда-то вешалку, а сам сел на стул Манфреда. Никто не протестовал, потому что всем казалось, что так оно и должно быть. «Эрнст», — сказал Ёста. Все посмотрели на меня. Я хотел убежать, но не мог сдвинуться с места. Мои ноги застряли в огромных и страшно тяжелых галошах.

— Эрнст!

Теперь это был голос Биргит. Я открыл глаза. Биргит была чем-то очень встревожена.

— В чем дело? — проворчал я, пытаясь повернуться к ней спиной.

— Тебя к телефону. Это Харальд. Он хочет поговорить с тобой. Произошло нечто ужасное.

Биргит всхлипнула. Я встал.

— Мэрта, — сказала она. — Мэрта Хофстедтер. Она умерла.

Каким-то образом мне удалось добраться до телефона. Харальд деловито изложил мне основные факты, связанные с убийством Мэрты. Я только слушал. Под конец он попросил меня сообщить об этом Герману. Сам он зайдет ко мне позднее. У меня не хватило сил сказать ему «нет».

Биргит хлопотала вокруг меня, стараясь предупредить малейшее мое желание. Сначала она налила мне большой стакан апельсинового сока. Когда я оделся, она дала мне несколько чашек горячего черного кофе. Одновременно она снабжала меня великим множеством полезных советов насчет того, что надо говорить мужу, у которого умерла жена. Недаром Биргит была дочерью пастора. В это утро она превзошла самое себя.