Опасное богатство - [90]

– Перри здоров? Он выглядит несколько болезненным. Или мне это только кажется?

– У него совсем не так уж хорошо со здоровьем, – ответила Джудит. – Был какой-то очень меня беспокоящий кашель – простуда, которую он схватил, когда мы ездили в Ворт. Но, я полагаю, сейчас он уже пошел на поправку.

– Вы правильно делаете, что увозите его из Лондона. Еще одна цепочка неудач, и он останется за бортом, как они говорят.

– Я никак не могу заставить его бросить эти игры, кузен. Остается одна надежда только на лорда Ворта. Он выдает Перри определенную сумму его денег и, я думаю, не выпускает его из вида.

– Не выпускает из вида! Если бы вы сказали, что он не выпускает из вида богатство Перри, я бы вам поверил куда охотнее! Я говорю это со слов человека, который сам видел, как лорд Ворт пару месяцев тому назад вышел из-за стола, где играли в макао, а в кармане у него лежали подписанные Перри собственноручно его долговые расписки графу на сумму в четыре тысячи фунтов!

Джудит с нескрываемой тревогой взглянула на кузена. Однако она не успела ему ничего ответить, потому что в комнату вошел капитан Аудлей. Капитан сообщил, что прогуливался по Брук-стрит и не мог пройти мимо дома Тэвернеров и не нанести им утрененнего визита. Мисс Тэвернер представила молодых людей друг другу. Она была очень рада, что при этом ни тот, ни другой не проявили той холодной официальной любезности, которая так не понравилась Джудит, когда она знакомила кузена с Вортом. Манеры у капитана Аудлея были настолько естественными, что с ним такого произойти не могло. Джентльмены сердечно обменялись рукопожатием. Мистер Тэвернер сказал какие-то вежливые слова по поводу ранения капитана. И тут же разговор перешел к событиям на полуострове. Незадолго до этой встречи поступило сообщение о штурме Сьюдад Родриго; поговорить можно было о многом, и, к обоюдному удовольствию джентльменов, полчаса пронеслись для них совершенно незаметно. Когда капитан Аудлей ушел, мистер Тэвернер заметил, что капитан очень приятный малый и что он был очень рад с ним познакомиться. За разговором о капитане и кузен, и Джудит забыли о той теме, которая до этого так взволновала Джудит. Она вспомнила о ней позже. Увидев Перегрина, Джудит повторила ему все, что ей рассказал кузен, желая тут же удостовериться, насколько все это правда.

Перегрин рассердился. Он покраснел и очень недовольным тоном произнес:

– Мой кузен уж слишком беспокоится! Почему он так заботится о моих делах?

– Но, Перри, получается, что все это правда? Ты действительно должен деньги лорду Ворту? Мне и в голову не приходило, что такое вообще возможно.

– Ничего подобного! Мне бы хотелось, чтобы ты не забивала себе голову заботами обо мне!

– Бернард сказал мне, что ему обо всем рассказал присутствовавший при этом человек.

– О Боже! Ну и пусть! Я действительно играл в макао за столом, где ставки собирал Ворт, но я ему ничегошеньки не должен!

– Бернард сказал, что у лорда Ворта есть твои долговые расписки на четыре тысячи фунтов.

– Бернард сказал! Бернард сказал! – очень рассердился Перегрин. – Если хочешь знать, я и вспоминать-то не желаю про тот случай! Ворт повел себя тогда ужасно скверно – как будто бы я сделал нечто сверхособенное, а на самом деле, для человека с моим состоянием спустить за игру какие-то несколько жалких тысяч – просто ерунда!

– Ты хочешь сказать, что… твой собственный опекун… выиграл у тебя такие деньги!

– Да перестань ты, наконец, об этом все время говорить, Джудит! Ворт мои долговые расписки разорвал, и все на этом и кончилось!

Джудит почувствовала огромное облегчение. Потеря четырех тысяч фунтов вряд ли могла затруднить денежные дела Перегрина. Но ее потряс сам факт, что Ворт мог себе позволить выиграть у Перри такую огромную сумму. Джудит никогда бы не подумала, что он способен на такой неблаговидный поступок, и была очень рада, что в конце концов все завершилось вполне пристойно.

Их поездка в Остерлейский парк оказалась очень приятной. Тэвернеры снова вернулись в Лондон в середине февраля и решили остаться в городе до начала курортного сезона в Брайтоне. За время их отсутствия никаких больших перемен в Лондоне не произошло. Не появилось никаких новых развлечений; не возникло ни одного крупного скандала, который дал бы пищу для светских разговоров. День за днем сменялись обычной чередой балы, ассамблеи, карточные вечера, посещение театров. На Гановерскол площади давались концерты древней музыки. На Пиккадилли только что открылся лицей Буллака, который посещали люди более серьезного склада ума. Единственная новость, ошеломившая всех, исходила от мистера Брюммеля, который объявил, что в корне меняет свой образ жизни. Были выдвинуты различные предположения по поводу того, что же такая смена образа жизни может означать в действительности. Однако когда мистера Брюммеля в упор спросили, в чем состоят эти реформы, он, со свойственной ему откровенностью, отвечал:

– А, мои реформы – ах, да! Вот, к примеру, я теперь рано ужинаю. Часов в двенадцать. Я съедаю… небольшой кусочек омара, слоеный пирожок с абрикосовым вареньем, или еще что-нибудь такое, выпиваю немного жженого шампанского, а к трем мой слуга уже укладывает меня спать.