Опасное богатство - [122]

– Да очень просто. Сюда через заднюю дверь войдет Эванс, и я передам парня ему. Он и сделает все остальное.

– О Боже! Молю Бога, чтобы ничего не сорвалось! – сказал от всей души капитан.

Однако план графа реализовался без сучка и задоринки. В одиннадцать вечера в аллею, не привлекая посторонних взоров, незаметно въехал простой экипаж. Из него вышли двое крепких на вид мужчин и через незапертую калитку тихо вошли во двор. В конюшне не было ни единой души. Двое вошедших двигались совершенно бесшумно, поднимаясь по железным ступеням, ведущим к задней двери. Ее открыл для них сам граф. Он переоделся – вместо суконного сюртука и светло-желтых панталон на нем теперь были бриджи и атласный фрак. Пять минут спустя он спокойно наблюдал, как безвольное тело Перегрина, завернутое в байковый плащ, было положено в экипаж. После этого Ворт вернулся в дом и закрыл на замок заднюю дверь. Затем он тщательно посмотрел в зеркало на складки на своем шейном галстуке. Зеркало висело в зале. Граф взял свою шляпу и перчатки и спокойным шагом вышел из дома, перешел мост через Стейн и направился в павильон.

ГЛАВА XX

После своего первого посещения павильона мисс Тэвернер побывала там еще много раз. Когда регент приезжал в Брайтон, он любил устраивать неофициальные вечера в своем летнем дворце. Его всегда можно было застать дома, и он оказывал самый радушный прием даже самым застенчивым из своих гостей.

Вряд ли можно было предположить, что регент почувствует к Перегрину такой же интерес, какой он явно проявлял к его сестре. Но даже и Перегрин был однажды приглашен в павильон на обед. Перри отправился туда с чувством большого страха, а вернулся домой, совершенно ослепленный величием всех апартаментов. К тому же на него в немалой степени подействовало и знаменитое диаболинское бренди, которым славились приемы у Регента. Перегрин пытался описать сестре дворцовый банкетный зал, но его впечатления от этого зала оказались весьма туманными. Он мог вспомнить только то, что сидел за бесконечно длинным столом, под люстрой высотой в тридцать три фута, сделанной из хрусталя, жемчугов, рубинов и бриллиантовых кисточек. Люстра свисала из купола, раскрашенного под восточное небо, а над ним простиралась листва гигантского бананового дерева. Перегрину тогда подумалось, что нет таких прочных цепей, которые могли бы удержать эту люстру. Он просто глаз от нее оторвать не мог. Он слабо помнил, что там было еще; кажется, золоченые колонны и серебряная шахматная доска; огромные китайские рисунки, выполненные на фоне инкрустированного перламутра; зеркала, отбрасывающие от себя сверкающий свет люстр; темно-малиновые шторы и кресла; межоконные столбы, покрытые жатым шелком светло-голубого цвета. Перегрин насчитал пять буфетов из розового дерева и четыре двери, украшенные японской инкрустацией на черном лаке. Никогда в своей жизни ему не доводилось бывать в такой комнате. А уж развлечения, которые были предложены гостям… ничего подобного в мире просто больше нет! Ужин был преотличный; он даже сказать не мог, сколько там было разных напитков! А когда убрали скатерти, на стол поставили столько разных нюхательных Табаков, ну не меньше чем дюжина сортов!

На свои ужины Регент дам не приглашал, потому что у него не было хозяйки дома, чтобы оказать им достойный прием. Однако дамы битком набивались на устраиваемые им концерты и приемы. Миссис Скэттергуд, памятуя о тех приятных вечерах, которые она проводила в павильоне, когда гостей там принимала миссис Фитцгерберт, покачала головой и сказала:

– Ах, бедняжка! Пусть люди болтают, что им вздумается, но я всегда буду говорить, что она ему была истинной супругой. И так же, как я слышала, считает и принцесса Уэльская. Хотя от нее, честно говоря, слышать такие слова довольно странно.

– И, тем не менее, вам очень хотелось, чтобы я приняла предложение, сделанное мне Клэренсом, – напомнила мисс Тэвернер.

– Нет, отнюдь! Мне этого совсем не хотелось, такая идея мне тогда просто взбрела в голову. Эти морганистические браки – совсем не самый лучший вариант на свете, хотя лично я в душе никогда не находила веских причин, чтобы обвинить миссис Фитцгерберт в том, что она вышла замуж за принца. Ведь он был так потрясающе хорош собой! Это теперь он стал немножко полноват, но я всегда буду вспоминать его только таким, каким увидела в первый раз: в розовом атласном фраке, украшенном жемчугами, а цвет лица у него был такой, ради которого любая женщина отдала бы свои глаза!

– Сейчас у него цвет лица очень болезненный, – заметила мисс Тэвернер. – Боюсь, его телосложение не располагает к здоровью.

Но хотя миссис Скэттергуд и допускала, что у Регента далеко не самое крепкое здоровье, она никак не хотела согласиться, что черты его лица и фигура очень погрубели, виною чему было, конечно, вовремя, и то, что Регент всегда потакал своим слабостям.

В ее детские годы Регент был для миссис Скэттергуд принцем из волшебной сказки, и она не желала слышать ничего такого, что могло хоть как-то умалить его достоинства. Мисс Тэвернер это огорчало, потому что их частые посещения павильона были ей не совсем по душе. Регенту исполнилось пятьдесят, но он по-прежнему любил ухаживать за хорошенькими женщинами. И хотя в его поведении ничто пока еще не вызывало у Джудит тревоги, ей в его присутствии становилось как-то неуютно. Миссис Скэттергуд, наделенная от природы редкой проницательностью, не могла не заметить, что Регент одаривает мисс Тэвернер своим особым расположением. Но она говорила Джудит, что это расположение – чисто отцовское, и не раз подчеркивала, что Джудит должна считать, что оказываемое ей внимание – высокая честь для нее. Миссис Скэттергуд удивляло, что ее компаньонка не горит желанием посещать павильон, и не переставала ей напоминать, что королевские приглашения равносильны приказам. И, таким образом, мисс Тэвернер приходилось два-три раза в неделю с миссис Скэттергуд посещать павильон. После таких частых визитов прославленные достопримечательности, выставленные в галерее, и музыкальный зал, и салон она изучила настолько хорошо, что они уже не казались ей выдающимися. Джудит получала истинное наслаждение, слушая игру Виотти на скрипке и Виепарта – на арфе. Она присутствовала на одном праздничном вечере для избранных, когда Регент, прослушав несколько многоголосых песен, внял настойчивым уговорам присутствовавших и в назидание им сам спел «Как весело сверкает рюмка». Джудит показали такие редчайшие вещи, как сделанный из черепахи столик, стоявший в Зеленой гостиной, а также пагоды, украшавшие салон. Ей даже выпала сомнительная честь вызвать особое к себе отношение со стороны герцога Кумберландского. Джудит считала, что павильон уже ничем больше ее удивить не может. И когда в четверг они с миссис Скэттергуд собирались поехать туда на очередной прием, она просто потрясла добрую миссис Скэттергуд, заявив, что ей гораздо больше хотелось бы поехать на бал в «Старый корабль».