Опасная тропа - [61]

И вдруг вскочил я, схватил ее за руку и побежал с ней вниз по склону, легко преодолевая извилистую тропу. — «Ой, ой, что ты делаешь, сумасшедший, отпусти!» — завизжала она. Я поднял ее на руки. Она обвила руками мою шею и склонила мне на плечо голову. И я не спеша понес ее.

— Куда ты меня несешь?

— К водопаду, — резко отвечаю я.

— Зачем?

Я думал, что она и без слов поймет мое желание, и потому слово «зачем?» прозвучало как лишнее. Я споткнулся, упал с ней вместе, и мы покатились по траве. Она звонко рассмеялась, наклонилась ко мне и робко поцеловала меня. Мы оба уловили одновременно усиленное биение наших сердец. И волнения наши передались друг другу. Под платьем я ощутил ее теплое, нежное тело, груди…

— Ты не ушибся? — прошептала она.

— Нет.

— Ой, жарко, — расстегнула она ворот платья.

Оставив детей там, наверху, мы спустились в ущелье. С трудом преодолели на косогоре густые заросли, прошли бурелом и лопухи и оказались у водопада. Хорошее свойство водопада в том, что его шум захватывает, обвораживает, очищает мысли. Так мне, во всяком случае, кажется.

— Я хочу, чтоб ты искупалась вот под этим водопадом. — И я вдруг ловлю себя на мысли: не заговорила ли во мне вековая, неутоленная жажда предков моих, от которых вера и невежество, суеверие и предрассудки прятали нагую человеческую красоту, запрещая даже живописать ее.

— А я никогда не купалась здесь, нет-нет, что ты, ни за что.

— Почему?

— Стыдно.

— Кого? Никого же нет.

— А ты, а эти скалы, а небо синее, — запрыгала на месте жена моя, весело, по-детски выбрасывая руки и показывая на все вокруг, — а солнце, а эти деревья, ветки? А сама вода? — подставила она ладони под воду, — Ой, холодная!

— Ты любишь меня? — прошептали мои губы.

— Люблю, люблю! — проговорила она, черпнула в ладони воду, намереваясь обрызгать меня, я отбежал. «Люблю», — забилось, зазвенело будто в ущелье это слово, отдаваясь в скалах, передаваясь от дерева к дереву и, будто не вместившись в целом ущелье, оно взлетело вверх, в небо, и сверкнуло ярким бирюзовым светом.

Очнувшись от далекого и тревожного зова детей, взбежали мы на косогор, откуда они могли нас увидеть. Увидев нас, они радостно замахали ручонками. И мы вскоре присоединились к ним. Отсюда как на ладони видно было плато, на котором развернулась наша стройка.

— Мама, мамочка, вот я нашла, это тебе, — подбегает Фарида, неся на ладони ярко-красную ягоду.

— Спасибо, доченька, иди и папе найди.

— А куда вы от нас пропали? — хмурый выбрался из кустов Хасанчик.

— Мы не пропали, мы были здесь.

— Ой, ты весь поцарапался, — кинулась жена к нему.

— Там же колючки, они царапаются.

— Проголодался?

— Нет еще.

— А что это там, около стройки народу много собралось? — вдруг поворачивается ко мне жена, — какие-то транспаранты, пионеры…

— Где? — приподнимаюсь я. — А-а, студенческий строительный отряд приехал. Поэтому все начальство было занято, — говорю я ей, как бы желая оправдать перед ней свое скверное настроение, связанное с работой, которую обещали мне дать.

У строящегося комплекса на площадке стояли украшенные транспарантами три больших автобуса. Они привезли багратионцев — бойцов стройотряда. Их встречали и строители, и сельчане. Надо было и мне быть сейчас там.

И гуляли мы в Подозерном лесу до самого вечера, до закатного красного солнышка, которое окрасило склоны в розоватые тона, и этот матовый цвет будто лежал слоем стекла, оттеняя овраги, ущелья. Солнце медленно скатывалось за горы. Гуляли мы до тех пор, пока не поравнялось с нами возвращающееся в село стадо. И в стаде дети узнали наших коров и бычка. Патимат крикнула: «Баш, баш, баш!» И коровы на самом деле откликнулись радостным мычанием: «Ум-м-му!» И подошли к ней, а за ними, задрав хвост, примчался и наш однорогий бычок. «Вот и вся наша семья теперь собралась вместе», — подумалось мне, и я встал с травы, где было так хорошо лежать. И вдруг я поймал себя на мысли, что сделал одно-доброе дело и что день зря не пропал, и тут же подумал: «Но тот ли я человек, который большего в жизни ничего не может достичь и пытается утешить себя тем малым, что удается сделать. И малое важно, важно, важно…» — повторяю я про себя, не желая уронить себя в своих же глазах.

Глава пятая

КАЖДАЯ ТРАВА НА СВОЕМ КОРНЕ РАСТЕТ

И вот наконец-то, почтенные мои, могу сообщить вам с удовлетворением, что я трудоустроился. Работаю на бетономешалке, вернее, обслуживаю две эти пузатые машины. Освоил я это дело за очень короткое время, и теперь даже думаю, что там осваивать-то, хотя… Надо знать, каким бывает состав бетона и раствора для кладки, для штукатурки внутренней и внешней. Это тебе не тяп-ляп, как у нас, солома с глиной. Машина, скажу, умная, почти автоматическая, сама поднимает груз, сама высыпает в свою пузатую утробу песок, цемент, гравий, известь и в заданное время сама переворачивается и выливает содержимое в бункер. Поначалу я очень боялся, что не справлюсь, думал будет трудно. Но гляжу, по душе работа. Правда, я искал работу потяжелее, физическую, чтоб развить мускулы. Ничего, все равно я доволен.

А с появлением здесь этих бойцов студенческого стройотряда стало намного оживленнее и интереснее, народ-то живой и веселый, целеустремленный. Могучая это сила — чувство общности, и когда люди охвачены одним делом — работа спорится. Здорово, когда ты действуешь со всеми вместе, в порывистом восторге ты находишь небывалое до этого удовлетворение. Чувство причастности ко всему, что делается вокруг, наполняло мою душу, и, поверьте, ложась спать, я стараюсь поскорее заснуть, чтоб, проснувшись, поскорее оказаться на стройке. А иду я на работу как на торжество какое, подобного увлечения я давно не испытывал.