Опасная седина монет - [35]

Трупы увезли за город в лесок и там на рассвете закопали. После чего Ваня позвонил Папе.

Разбуженный Кагоскиным, Дусев больше не ложился. Накинув на себя длинный махровый домашний халат густого синего цвета, отправил на квартиру Кота и стал ждать врача, усевшись на стул. Кагоскин скоро прибыл. С расстроенным удлинившимся лицом, виноватыми близко посаженными глазами. Вошел, не вскидывая, как обычно, высоко голову, словно петух в курятнике, не задирая острого подбородка. Напротив, пригнувшись и повесив плечи.

Показав ему на диван, Папа встал со стула и, скрестив на груди руки, начал прохаживаться, выпячивая тонкие губы и сверля властным взглядом. Кагоскин, сев на диван, помалкивал. Он опасался, что каждое сказанное им слово может не совпасть с ходом мыслей Папы, и тогда пиши пропало — на его голову обрушится поток яростного негодования. А зачем ему эти неприятности? Хотя более тех неприятностей, которые он уже имел, быть, наверное, не могло.

Наконец Дусев остановился, повелительно приковал глаза врача к себе и хрипловато напористо произнес:

— Говори!

Намереваясь подняться с дивана, Кагоскин вздрогнул, но Папин взгляд придавил его к месту, и врач, робко смотря снизу вверх, осторожно ответил:

— По телефону я объяснил.

По властному лицу Папы пробежало недовольство, он раздраженно дернул бровями:

— Ты мне не по телефону, ты мне сейчас объясни! Смотри мне в глаза! Откуда появилась Александра? Откуда она узнала, где находится жена Корозова? Почему она все это сделала? Почему с тобой так обошлась?

Кагоскин сглотнул слюну. Что он должен сейчас сказать? То, что услыхал от девушки, или то, что обо всем этом думал сам? Кто ведает, чем закончится история с Александрой? Зная Папино отношение к ней, не хотел бы попасть под горячую руку Дусева. Потому решил проплыть между рифами так, чтобы нигде не зацепиться, чтобы было не нашим и не вашим. Папа — он хитрый жук, он может нарочно вызывать на откровенность, а потом прихлопнет, как клопа, без всякого сожаления, если ему не понравится откровение.

Подобострастно изогнув тело, врач проговорил:

— Могу сказать тебе, Папа, только то, что услышал от Александры. Ее привели под пистолетами люди Корозова. Она подчинилась ему, чтобы предупредить тебя об опасности. Корозов угрожает тебе. Предупреждает, чтобы ты впредь не дергался в его сторону, и тогда он тебя не тронет. Иначе свернет тебе шею.

На мгновение Дусев застыл на месте, обескураженный такой угрозой. За секунду его всего перевернуло. Ему угрожал какой-то мужик! Ему, Папе! Тяжелое, как монолит, лицо стало серым от злости:

— Она так сказала?

— Слово в слово, — похолодев, пролепетал врач. — И еще сказала, на даче разговорила фармазонщика, тот выложился перед нею, признался, что коллекцию монет у тебя увели Корозов и Виктор.

Собрав морщины вокруг глаз, Папа тяжело дышал. О чем он в эти моменты думал, Кагоскин не догадывался. Гадай не гадай — Папа редко бывает предсказуемым. В любую секунду от него можно ждать неожиданных поворотов и непредвиденных действий. Как, впрочем, и непредсказуемых вопросов. Врач напрягся в почтительной позе. Но Дусев спросил спокойно:

— Ты веришь всему этому?

Не решаясь ответить утвердительно, Кагоскин отозвался уклончиво:

— Ты же знаешь Александру лучше меня, Папа! Ее порой сам черт не разберет! Я даже не знаю, что тебе сказать сейчас. Видишь, как теперь все поворачивается? Не от себя же Александра это говорила. Я ее за язык не тянул. Поглядим: если жена Корозова вернется домой, тогда все сходится.

— Я не про Александру тебя спрашиваю — с нею без тебя разберусь. Я про Корозова пытаю тебя, — сказал Дусев. — Видел я этого мужика, как тебя сейчас. В беспредельщики он не годится. Не та харизма.

— В тихом омуте, Папа, сам знаешь, черти водятся, — как бы между прочим заметил врач.

Проведя по неровной коже лица ладонью, Папа словно вытер пот, хотя лицо его совершенно не было потным. Никак не комментируя замечание Кагоскина, Дусев вдруг выдохнул:

— Получается, что с фармазонщиком она игру затевала, чтобы узнать все это? И теперь меня извещает, кто заварил кашу?

— Тебе виднее, Папа, — растерянно произнес Кагоскин.

— Виднее, виднее! — отрезал Дусев. — Теперь Корозову подыгрывает, чтобы самой выжить и меня предупредить об опасности? Узнаю ее. Узнаю. И понимаю, какой реакции от меня она ждет. Однако я должен все сам услышать от фармазонщика, чтобы придавить этим фармазоном Корозова! Вот найду его и только тогда окончательно решу!

— И правильно, — поддакнул врач, нескладно засуетился на диване и то ли посоветовал, то ли попросил: — Но с Корозовым, Папа, никак нельзя тянуть, упустишь время — и плакали твои монеты!

Усмешливо, с появившейся загадочностью на лице, Папа выпятил тонкие губы, дернул бровями и проговорил:

— Не упущу! Возьму его за жабры! И посмотрю, сколько весят его угрозы! Всё расставлю по своим местам! — Лицо Папы переменилось, словно он уже предвидел, как все будет.

Не понимая, как до́лжно отнестись к этой перемене в настроении Дусева, Кагоскин опасливо облизнулся, заискивающе промямлил:

— Тебе виднее, Папа, — затем помялся, сделал кислую мину и вкрадчиво вставил — Я вот о чем сейчас подумал, Папа… — И затих, выжидая реакции Дусева.