Опасная игра - [86]

С утра он лихо подкатил на зеленом «джипе» к родному отделению милиции, которое носило фирменное название «Преображенская застава». Пообещал Махалину тысячедолларовый приз, если тот через свою агентуру наведет его на нужный след.

— Ты что, в частное бюро устроился? — поинтересовался коллега.

— Угадал.

— Хорошо, видать, платят?

— Не жалуюсь.

— Как связь с тобой держать?

Еремеев сообщил телефонный номер Карины. Махалин аккуратно записал его в свою книжку и, полистав ее, набрал номер следственной части отделения милиции «Солянка».

— Витя, Михалин травмирует! Ага! Спасибо… Тут к тебе мой товарищ придет. Вместе работали. Помоги ему, не пожалеешь.

Солянкинский следователь Витя, пижонистый, но, видно, подающий надежды сыщик, весьма заинтригованный призом, обещал подключиться к работе самым серьезным образом.

Еремеев отыскал даже визитку Цикли и позвонил ему.

— Ладно, гражданин начальничек, наведем справки. Но задаточек вперед. Пятьсот баксов. За срочность работы.

— Когда привезти?

— Завтра в семнадцать часов. На Ваганьковском кладбище. У могилы Высоцкого. Место встречи изменить нельзя.

— Лады.

На этом активная часть розыска прервалась, потому что позвонил майор Тимофеев и доложил о прибытии яхты «с личным составом на борту». Еремеев, оставив Карине записку, погнал «джип» на станцию, где на запасных путях отыскал платформу с «Санта Мариной». Дельф сиганул на него прямо сверху, сбил на междупутье и зализал в усмерть.

— Так ему и надо! — гудел сверху, стоя в кокпите раскрепленной и размачтованной яхты Тимофеев. — Нечего друзей под танк бросать!

Следом вылезла Лена. Оба они проделали рекордный пятисуточный путь из Севастополя в Москву в каюте, погруженной на платформу яхты. Как выразился Тимофеев, «зеленые» деньги открыли им «зеленую улицу». Платформу дважды очень удачно подцепляли к товарным составам, и вместо обычных ныне полутора месяцев, добрались менее чем за неделю. По этому поводу на борту «Санта Марины» состоялся торжественный обед, после чего Еремеев, оставив нужную сумму для разгрузки и спуска яхты на воду, отбыл в Москву, заскочив по пути в Засенежье за Артамонычем. Тот, переименовав замечательное творение ювелира Фаберже в «яйцо Беранже», пообещал пошуровать по старым малинам.

* * *

Грохот трамваев возле ворот Ваганьковского кладбища вяз в плеске дождя. Серый нудный дождик озарялся вспышками трамвайных дуг; эти голубые «молнии» да грохот чугунных колес превращал его в жалкое подобие отшумевших на Москве летних гроз.

Еремеев терпеливо дожидался в «джипе» назначенного часа. Цикля не опоздал. Он появился у бронзового барда в карденовском плаще и кожаной шляпе.

— Здравствуй, лошадь, я — Буденный! — приветствовал он бывшего «гражданина начальника». Еремеев молча передал ему конверт с задатком. Цикля пересчитал «франки».

— А бутыльманчик захватил?

— Об этом речи не было.

— Как не было? Зачем же мы сюда перлись? Сегодня ж Сонькин день! Ах, да… — досадливо махнул Цикля. — Откуда ж тебе знать!.. Ну, идем в комок, возьмем пару «сабонисов».[21] А то народ нас не поймет.

На прикладбищенском рыночке они взяли две литровые бутылки легкого вина (оба за рулем).

— Что за Сонькин день?

— День рождения Соньки Золотой Ручки. Она же здесь в Ваганах похоронена. Все блатари на могилке ее собираются.

Могилка легендарной воровки оказалась довольно монументальным сооружением, увенчанным мраморной римской богиней — «Сонькой» — под железной ржавой пальмой, стоявшей над памятником в натуральную величину.[22]

На ближайших холмиках, плитах, камнях и скамеечках расположились десятка три блатарей самого разнообразного вида и пошиба. Они потягивали винцо, поплескивали водку на Сонькины камни. У ног мраморной богини стояла корзинка из-под цветов с надписью «На панихиду и реставрацию памятника», полная пятидесятитысячных купюр. Ствол железной пальмы пестрел множеством ленточек, завязанных «на фарт», воровское счастье.

Циклю здесь знали, приподнимали шляпы, пожимали руки. Он солидно пошушукался с пожилыми, хорошо одетыми мужиками и, получив, видимо, разрешение, встал под пальму.

— Господа фраера! Всех с праздничком! Прошу прощения за гвоздь в тыкву, но триста баксов за одно слово «где»?

— Чего где! — послышались голоса. — Кончай на макароны выделываться, Цикля!

— Будь проще.

— Чего шакалишь?

Выждав тишину, Цикля сообщил:

— Позавчера на Солянке почистили хазу. Дом, где магазин «Балтика». Работали по «видакам» и «ящикам». Но взяли яйцо.

— Чего, чего? — послышались смешки.

— Хреновину из малахита в серебре. Вроде пасхального яйца. Внутри — церковь. Три сотни баксов, кто скажет где, и три куска «зеленых», кто вернет взад.

Поминки притихли, потом загалдели. Приглашенный аккордеонист рванул «Мурку». Присев на ствол спиленного дерева, Цикля наполнил белые пластмассовые стаканы, снятые с прутьев чьей-то оградки, фиолетовым ежевичным вином.

— Ну давай, — протянул он стаканчик Еремееву. — За Софью Иванну нашу, златорукую.

Дождик не унимался, а народ все прибывал. Одни чинно здоровались, другие крепко обнимались. Со стороны казалось, будто собираются на сходку ветераны одного предприятия или болельщики одного футбольного клуба.