Опасная граница - [9]
— Контроль на переходах — это самое важное, особенно сейчас, когда нас так мало. Мне бы людей побольше, хотя бы еще пятерых. Тогда по ночам я посылал бы два патруле. Знаете, сколько здесь тропинок и всевозможных стежек, которые и днем-то незаметны? Граница открыта, на ней нет ни колючей проволоки, ни деревянного забора, ни, рва, заполненного водой, так что перейти ее не представляет большого труда. А у контрабандистов, за кем мы охотимся, есть официальное разрешение на переход границы. Замусоленная бумага дает им право ходить туда и обратно когда заблагорассудится. Вот так-то, граница — это не китайская стена, где людей пропускают только через несколько хорошо охраняемых ворот.
Карбан говорил тихо, временами умолкая и прислушиваясь. Ничто не ускользало от его внимания. По мере приближения к границе он стал говорить меньше и чаще вглядывался в темноту, чаще прислушивался. Свои обязанности он выполнял добросовестно, а не просто отрабатывал предписанные инструкцией часы. Служба была для него чем-то вроде священнодействия, и относился он к ней с необычайной серьезностью. Этот парень, который плетется за ним, кряхтит и пыхтит, еще не знает, что такое служба на границе. Но ведь все когда-нибудь начинают.
Они остановились и вновь застыли в ожидании. Их взорам открылась хорошо освещенная поляна, посреди нее что-то темнело.
— Это старый дом лесника, давай заглянем туда, — предложил Карбан.
Кучера взял карабин на изготовку, но старший таможенник продолжал идти с оружием на ремне. Перед старым домом он оглянулся на своего напарника: мол, идите, идите, не бойтесь, никого здесь нет. Кучере стало немного стыдно, что он выказал страх. Фонарик осветил вход, замшелые стены, побитые окна, слетевшие с петель двери. Пол прогибался, все доски уже прогнили. Стены были покрыты инеем. И все-таки, когда они вошли внутрь, им показалось, что там теплее, чем на улице.
— Побудем здесь, — решил Карбан.
Дверь в следующую комнату была кем-то снята с петель. Кучера направил фонарик в темный проем.
— Там еще хуже, потолок обвалился, — ответил на его немой вопрос Карбан.
Они остались в первой комнате, но двигаться не могли, поскольку пол страшно скрипел. Бежали минута за минутой, и мороз становился все свирепее. Они вскоре это поняли. Кучера тщетно кутался в свою шинель, тщетно переминался с ноги на ногу. И Карбан, по мере того как холод забирался под полушубок, начал поеживаться.
— Здесь сегодня долго не выдержишь, — сказал он через некоторое время, — а к утру будет еще хуже. Лучше пойдем, хоть ноги мерзнуть не будут.
Они вышли наружу, и на них пахнуло таким холодом, что даже дыхание перехватило. Перейдя поляну, они вновь углубились в лес. На тропе было полно присыпанных снегом камней, и они то и дело натыкались на них. Кучера несколько раз хватался за ветки, чтобы не упасть.
— Когда же мы доберемся до границы? — спросил он.
— Мы как раз идем по ней. Посмотрите, вон справа видны пограничные камни. Говорят, они лежат здесь со времен Марии Терезии.
На тропинке было темно, поэтому камней Кучера не увидел. Он отвернул край рукавицы у запястья и поднес к глазам часы со светящимся циферблатом, но ничего не разглядел. Вскоре деревья расступились и над головами таможенников опять замерцали звезды.
— Мы сейчас на контрольной точке, — сообщил Карбан, — она называется 14г/7б, запомните.
— Вы думаете, что именно сегодня может прийти инспектор?
— Старику разное приходит в голову. Говорит, что ночью ему не спится, поэтому он и бродит по лесу. Он вылезает из кустов, когда его меньше всего ждешь.
Кучере хотелось побольше узнать об инспекторе, которого из-за строгости рядовые таможенники недолюбливали, но он чувствовал, что Карбану сейчас разговаривать не хочется. Они стояли как раз на пограничном переходе, и даже приглушенные голоса, несомненно, были слышны на той стороне. Конечно, время бежало бы гораздо быстрее, если бы старший таможенник рассказал что-нибудь из своей практики. Кучера любил слушать подобные истории. Его интересовало все, что происходило на границе.
— Подождем здесь четверть часа, как-нибудь выдержим, — тихо сказал Карбан.
Кучера лишь вздохнул. «Тебе-то что, — недовольно подумал он, — для тебя четверть часа ничего не значит, у тебя вон какой полушубок. Если б у меня был такой, я бы мог сесть на снег и считать звезды. Посылать людей на границу без полушубков — это преступление. За это кое с кого следовало бы строго спросить. Но с кого? Господам из таможенного управления в Праге хорошо. Они, наверное, ругаются, если десять минут померзнут на трамвайной остановке, а о холоде на границе и представления не имеют».
Каждая минута казалась Кучере вечностью. Осторожно опершись о ствол дерева, он закрыл глаза и попытался хоть на мгновение задремать. Но холод пронизывал его до костей, даже ствол дерева походил на кусок льда. Кучеру трясло, зубы у него стучали, а проклятый снег выдавал его каждый раз, когда он переминался с ноги на ногу.
Карбан стоял поодаль. Кучера слышал, как он роется в сумке, как отвинчивает крышку термоса. Старший таможенник налил себе чаю с ромом и осторожно отхлебывал. Запах горячего напитка сразу начал витать вокруг Карбана, коснулся Кучеры, и у того затрепетали ноздри. Он сглотнул — ему ужасно захотелось чаю с ромом.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.