Опасная граница - [66]

— Он присоединился к нам на самой границе. Он не эмигрант, я помню...

— Ты знаешь инженера Бюргеля?

— В первый раз слышу эту фамилию.

Парень с продолговатым лицом, похожим на лошадиную морду, стоявший напротив, размахнулся и ударил Ганса. Веревка, которой тот был привязан к стулу, больно врезалась ему в руки. Стул затрещал, во рту у Ганса появился солоноватый привкус крови. Парень с лошадиным лицом смотрел на него ухмыляясь. «Эту морду я запомню на всю жизнь, — подумал Ганс, — и если выживу, то из-под земли достану подонка».

— Начнем все сначала, — проговорил парень. — Инженера Бюргеля знаешь?

Молчание. Последовал еще один удар по лицу. Боль, как острая игла, казалось, проникла в самый мозг. Ганс почувствовал, как по его лицу потекла струйкой кровь.

Нацисты ворвались к нему среди ночи. Здоровенные парни в черных плащах, высоких сапогах и кожаных перчатках схватили его и тут же начали допрос. Знал он только одного из них — Зеемана.

— На кого ты работаешь, свинья? Ты же немец, а якшаешься со всяким сбродом, вознамерившимся выступать против рейха. За еврейские гроши ты продаешь свою честь!

— Я сказал правду, — с трудом вымолвил Ганс. Боль все еще отдавалась в мозгу, губы распухли.

— Кто передал тебе этих евреев? Кубичек из Зальцберга?

Ганс отрицательно покачал головой и снова посмотрел на нацистских молодчиков — хотел запомнить их лица. Зееман усмехнулся, будто намеревался сказать: «Видишь, ведь я предупреждал тебя...»

— Говори, кого ты здесь прятал?

— Это был мой двоюродный брат, — стоял на своем Ганс.

— Ничего, мы заставим тебя говорить, будь уверен. Признаешься во всем, даже в том, что когда-то изнасиловал свою бабушку. У всех развязывались языки, и у тебя развяжется, — заявил Зееман.

Потом нацисты собрались у окна и стали совещаться. Ганс разобрал только, что они говорят о какой-то дороге и о том, что надо было прийти пораньше. Он с радостью подумал о том, что Вернер уехал вовремя, будто знал, что придут эти... Нацисты, конечно, шли по его следам. Но как они узнали о Бюргеле? Кто им рассказал?

Молодчики в черных плащах снова обступили его, и допрос возобновился:

— Нас интересует, кто передал тебе Бюргеля.

— Я не знаю такого человека.

Нацисты замахали у него перед носом какой-то бумагой:

— Это признание твоего приятеля Кречмера. Беглецов тебе передавал Кубичек. Подпиши вот здесь, и мы оставим тебя в покое.

— Черт возьми, зачем же я буду лгать? И Кречмер ничего не знает. Если он и сказал что-нибудь, так это из-за страха быть избитым. Все это выдумал Зееман, потому что однажды я врезал ему по морде! Вот в чем дело!

Он закрыл глаза, ожидая удара в губы, горло. Таких ударов он боялся больше всего, потому что всякий раз после этого чувствовал, что задыхается. Он уже понял, когда допустил ошибку. Однажды вечером, беседуя с Вернером, он заметил, что занавески на окнах задернуты неплотно. И сразу до его слуха донесся подозрительный шорох. Ганс выбежал во двор и увидел, как кто-то перемахнул через низенький забор. Вероятно, этот кто-то и подслушивал под окном. А может, за ним и Кречмером постоянно следили?

— Так ты утверждаешь, что не знаешь Бюргеля?

— Однажды мы встретили в лесу каких-то людей. Кто они — мы не спрашивали. Потом их задержали таможенники.

— Ты эти сказки брось. Мы хотим знать правду, — проговорил один из нацистов. — Кто тебе передал этих евреев?

— Кто тебе за это заплатил? — наседал на Ганса Зееман.

— Сколько вонючих евреев ты перевел через границу?

— Кто передает тебе в Зальцберге коммунистов?

— Давно состоишь в их паршивой организации?

Вопросы сыпались один за другим. Ганс не успевал на них отвечать. Снова начались побои. Боль тысячами игл проникала в мозг, в сердце, в каждый нерв. Но даже в те минуты, когда она казалась нестерпимой, он воображал, как встретит Зеемана где-нибудь в лесу и за все с ним рассчитается.

— Мы абсолютно уверены, что это ты перевел Бюргеля через границу и сейчас переводишь коммунистов. Один из них жил у тебя четырнадцать дней. Мы знаем все. Скажешь, кто тебе передает их в Зальцберге, и мы оставим тебя в покое, да еще дадим три тысячи марок. Ты ведь говорил, что ходишь через границу только за деньги. Так можешь подработать...

Ганс молчал. Он закрыл глаза и сделал вид, будто не в состоянии ни говорить, ни думать. Они снова сгрудились в углу комнаты и стали о чем-то совещаться. Вероятно, они пришли к выводу, что ничего из него не вытянут, и теперь договаривались об обратном пути — кто кого поведет, потому что намеревались прихватить с собой и Кречмера с Марихен. Нацисты полагали, что, стоит им как следует прижать Марихен, и долговязый контрабандист сразу расколется. Ганс насторожился. И хотя он разбирал лишь каждое второе слово, смысл задуманного ими он уловил. С минуту они еще переговаривались, потом снова подступили к нему.

— Кречмер уже признался, но нам бы хотелось услышать все это от тебя.

Ганс знал, что старый контрабандист ночью никому не откроет: он боялся за сберегательные книжки. В столе у него всегда лежал заряженный револьвер. Да и полицейский участок совсем рядом с его домом. Значит, нацисты не отважатся стрелять или брать дом штурмом, в противном случае могла проснуться вся деревня. А в полицейском участке всегда сидит дежурный. Даже издалека видно, как там светится окно ночью. Нацисты лгут, хотят, чтобы он заговорил. Вернер перенес столько жестоких допросов и все равно не предал своих товарищей. «Страшны первые удары, — не раз говорил он, — а потом тупеешь и теряешь чувствительность. Главное, нужно твердить одно — я ничего не знаю, ничего не помню...»