Опасная граница - [41]

— Вчера я был в управе. В полиции объявлена повышенная готовность. Кроме дежурного, все блюстители порядка выйдут сегодня на улицы города. Наверное, будут охранять нацистского депутата, чтобы левые не сбросили его с трибуны. Посадили бы его в тюрьму, и готовности никакой объявлять не потребовалось бы. Этому депутату самое там место. Наверняка будет поливать республику грязью, провоцировать, лить слезы по поводу якобы притесняемого немецкого меньшинства.

Зевота от Карбана перекинулась на Кучеру. Молодой таможенник злился, что дежурить пришлось именно сегодня. Он договорился с Марихен сходить в лес, впервые после ее продолжительной болезни. Девушку тянуло на границу, на Вальдберг — во все те места, которые она любила. Интересно, что она теперь делает? Наверняка готовит, крутится около плиты, замешивает своими крепкими руками тесто, а рыжие волосы золотистым потоком падают ей на плечи.

— Слышишь шум? — вывел его из задумчивости Карбан. — Там сейчас по меньшей мере три оркестра играют. Депутат сам себя превзойдет, а соплеменники охрипнут от криков «Зиг хайль!».

На краю леса по одинокой сосне прыгала сойка. Нахохлившись, она вытянула шею и сердито закричала. Густые ветки хорошо укрывали ее. Она была здесь хозяйкой и, наверное, поэтому так отважно вела себя, не боясь людей в зеленой форме.

— Кыш! — замахнулся на нее Карбан. — Надоела своими криками.

Солнце еще не успело высушить утреннюю росу. А Кучере так хотелось вытянуться на земле и закрыть глаза. «Когда же я по-человечески высплюсь?» — с неудовольствием подумал он.

Мысли его вернулись в деревню, перед ним вновь всплыло раскрасневшееся лицо Марихен, склонившейся над раскаленной плитой. Руки у нее непременно в муке — по воскресеньям она обычно печет пироги с творогом, с повидлом и с маком. По всему дому разносится запах говяжьего бульона. Потом она поставит на накрытый стол вазочку с цветами. По крайней мере, так было в тот раз, когда он впервые осмелился прийти к ним. Перед этим он долго сомневался, ведь он знал, что придется сидеть за одним столом с контрабандистом, которого никак не может поймать Карбан и которого он считает самым изворотливым на своем участке. Вот Марихен сняла фартук, расчесала свои огненные волосы, взяла кастрюлю и разлила суп по тарелкам. Ее лицо слегка нахмурено, на гладком лбу залегла складка. У нее всегда такой вид, когда она сосредоточивается на какой-нибудь работе.

Сойка по-причитала еще немного и улетела. Кучера с досадой кусал стебелек травы и задумчиво смотрел на деревню. Карбан украдкой взглянул на него и мысленно пожалел парня. Он догадывался, куда его так тянет. Кучера не должен был сегодня дежурить, но Павлику срочно понадобился отгул, поэтому все перемешалось. Ночью дежурили Непомуцкий с Венцовский, вечером пойдет Малы... Карбан посмотрел на часы — было половина десятого. Контрольная точка недалеко отсюда, так что, если бы пожаловал инспектор, они бы увидели его издали. Первого числа каждого месяца у Тыныса всегда много работы. Праздник ли, выходной день — служба продолжалась. И первого мая, и на рождество, и на Новый год, и на пасху кто-нибудь должен был сторожить эту проклятую границу, потому что контрабандисты любят ходить именно по праздникам.

— Вчера ко мне зашел старший вахмистр Янда, — вспомнил Карбан, — и сказал, что один патруль нужно было бы оставить в деревне, потому что все полицейские ушли в город и кое-кто может изрисовать дома свастиками.

— И что вы ему на это ответили?

— Я ничего не обещал. Янда чертыхался, утверждал, что готовность распространяется на все органы государственной власти, что нам нужно сотрудничать теснее. Но о каком сотрудничестве может идти речь, если в отделении всего трое полицейских, да и те сменяют друг друга у телефона, почти не показываясь на улице. Мы топаем вдоль границы в любую погоду. Если бы у меня были люди... По ночам я веду наблюдение за деревней, но днем считаю это излишним.

— Может, нам стоит сейчас пойти в деревню... — осторожно начал Кучера.

— Деревня протянулась на два километра. Ты думаешь, мы вдвоем наведем там порядок?

— Вы правы, — согласился с ним Кучера. — А кто дежурит сегодня ночью?

— Мы с тобой, дружище... с двадцати двух до двух.

— Опять не повезло! — вздохнул Кучера. — Я обещал зайти к ним вечером...

— К кому?

— Вы ведь знаете...

— Не слишком ли высокий темп ты взял?

— Не знаю.

— Ты любишь ее?

— Наверное, да.

— Это не ответ. Любишь или нет?

— Ну, тогда люблю.

— Она хорошая, порядочная девушка.

— Но отца-то ее вы проклинаете.

— На службе я его проклинаю, а вообще-то ничего против него не имею. Несколько раз мы сидели с ним в трактире и беседовали. Служба службой, а шнапс шнапсом, как говорят немцы. Кое в чем они правы. Я служу на границе, а он носит контрабанду. Каждый из нас стремится делать свое дело наилучшим образом. Он хорошо знает, что я за ним слежу, что не одну ночь из-за него не спал, а я знаю, что он, как лисица или заяц, петляет по границе. Ты думаешь, мы ненавидим друг друга? Нет, дружище. В нашем мире каждый устраивается как может. Где бы он сейчас стал работать, если бы не занимался контрабандой? Порядочные люди всегда найдут общий язык. Ты думаешь, он забыл, кто помог ему в ту ночь? Нет. И если нам будет грозить какая-нибудь опасность, он первый придет на помощь. Так-то, парень, я здесь уже пятнадцатый год служу. Раньше мы вообще жили как добрые соседи, что немцы, что чехи. Танцевали на вечеринках, крестьяне приглашали нас на угощение, когда забивали свинью, — словом, жили душа в душу. А теперь смотрим друг на друга исподлобья, молодежь над нами насмехается. И чем все это кончится?