Опасная граница - [24]

Прежние добрые отношения давно ушли в прошлое. Люди стали злыми, часто дерутся в трактире и грязно ругаются. А тот, кто посмеет выступить против новых идей, которые теперь будоражат деревню, сразу становится паршивой овцой, на которую могут плевать все кому не лень. Собрания членов СНП охраняют головорезы в коричневых рубашках, черных галифе и сапогах, вместо дубинок они держат в руках куски толстых резиновых шлангов. Нацисты все больше и больше прибирают власть к рукам. Если кто-нибудь донесет в Зальцберг, что Кречмер и он, Ганс, начали переправлять через границу антифашистов, которые в большом количестве бегут из Германии, то гестапо, улучив момент, может обвинить их в шпионаже. Сидеть десять или пятнадцать лет в тюрьме ни за что ни про что... Один переход можно скрыть, другой, третий, но потом Кречмер проболтается и вся деревня будет знать, кто переправляет через границу евреев и антифашистов. Легко заработанные деньги околдовали его, даже о своей рыжеволосой дочке не думает, все подсчитывает барыши. А пуля неразборчива. Господи, сам бы Ганс никогда не позволил своей дочери бегать через границу, никогда! А этот старый козел, хоть и боготворит дочь, а такое вытворяет. Он даже гордится тем, что девушка идет впереди и водит за нос таможенников.

Сапожник взглянул на нахмурившегося Ганса. Он еще не спросил, сколько они получили за этот переход, по сразу обратил внимание на то, что контрабандист прифрантился. На нем была новая фланелевая рубашка, красивый галстук, который раньше он надевал лишь по праздникам, новые вельветовые брюки, заправленные в сапоги.

— Куда это ты так вырядился?

— Что же мне, все время как бродяге ходить? — сумрачно произнес Ганс. — Я долго копил, считал кроны, а для чего? Ну скажи, Вайс, для чего? Я одинок, никого у меня нет, и если я не буду хорошо есть и прилично одеваться, то какие радости останутся для меня в этом мире?

— Тебе надо найти женщину. Ведь ты еще в силе. Любая вдова в тебя так и вцепится...

Ганс покачал головой:

— Такую, какой была моя... такую я вряд ли найду.

— Конечно, по ты ведь и сам немолод. Ты вспоминаешь про свою, какой она была в молодости, когда ты танцевал с ней на вечеринках, а все мужчины тебе завидовали. Сегодня она уже была бы не молодухой, а такой же женщиной, как все прочие в ее возрасте, а дочка твоя была бы на выданье.

— Может, ты и прав. Когда человек одинок, это очень плохо, но начинать снова...

— А почему бы и нет?

— Духу не хватит.

— У тебя, «короля контрабандистов»? — рассмеялся сапожник.

Ганс угрюмо смотрел куда-то мимо сапожника. С утра его охватила тревога, причину которой он не мог объяснить. Ночью ему приснился глупый сон, в котором повторилось ночное происшествие. Он вел беженцев, но вместе с ним шли почему-то Эрик, Гельмут и все остальные члены его бывшей группы. И все повторилось, как много лет назад. Эрик начал стрелять, пограничная охрана окружила их. Плечистые парни в серо-зеленых мундирах отбирали у плачущей докторши ребенка, Ганс убегал в заросли, а над его головой свистели пули, срезая ветки деревьев. Когда он выскочил на поляну, то увидел, как парни тащат по снегу Марихен, а ее рыжие волосы струятся за ней, словно кровавый ручей. Он заглянул в ее искаженное болью лицо и увидел, что это Мария Луиза, только странная Мария Луиза — с лицом ребенка, но с глазами и губами женщины. Он проснулся в поту, его трясло, словно в лихорадке. Он переоделся и выпил немного водки, чтобы успокоиться...

— Хорошо заработали? — поинтересовался Вайс.

Этот вопрос все время крутился у него в голове, по он никак не мог собраться с духом и задать его Гансу. Конечно, они ходили не задаром. Но кто платил? Кубичеки или беженцы?

— Неплохо, — откровенно сказал Ганс, — но меня такие дела не привлекают, я предпочитаю ходить с рюкзаком на спине.

— Уж не боишься ли ты? — усмехнулся Вайс.

— Не хочу получить пулю.

Вайс презрительно засопел. У него было свое мнение о германских пограничниках. Он часто бродил с ружьем по лесу и встречал их на границе очень редко.

— В таком случае тебе надо ходить через границу с музыкой.

— А разве здесь, в деревне, мало таких, кто продаст тебя за благосклонность какого-нибудь штурмфюрера?

Вайс кивнул. Это была святая правда. В деревне развелось немало фанатиков, главным образом среди молодежи, которые агитировали людей, раздавали флажки со свастикой, всевозможные брошюрки, полные напыщенных фраз об исторической миссии немецкой нации, о превосходстве нордической расы, об объединении соплеменников в одну великую империю... За всей этой грязной кампанией, несомненно, стоял Зееман.

— Вайс, никому не говори о том, что я тебе рассказал. Держи язык за зубами!

— Не бойся, буду нем как могила. Я ничего не знаю, ни о чем не слышал. Но вообще-то я доволен, что евреев там немного потрясли...

— Если бы у них только деньги отбирали... Разве ты не слышал об их мучениях?

— Нельзя верить всему, что пишут газеты.

— Такая семья просто так, шутки ради, бежать не будет. Они оставили в Германии все состояние и потащили с собой маленького ребенка. Как вспомню, какой был мороз...

— Да, уж это точно, с ними не церемонятся...